ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ СИБИРИ
{{Статья |содержание=
ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ СИБИРИ, массовая соц.-проф. группа населения. Состоит из лиц, выполняющих функции умств. труда, что требует опред. образоват. и квалификац. уровня.
Дорев. период. Из 65 групп населения, выделенных переписью 1897 по принципу занятости, лица умств. труда входили в 7 из них (администрация, суд, полиция, обществ. и сослов. служба, частн. юр. деят-ть, богослужение правосл. вероисповедания, учеб. и воспитат. деят-ть, наука, лит. и искусство, врачевание и сан. деят-ть). Их числ. в России составляла 726 тыс. чел. (2,7 % самодеят. населения), в т. ч. в Сибири – 28,7 тыс. (1,8 %). До 1/3 работников умств. труда проживало в Томской губ. Специфика Сибири состояла в меньшем уд. весе лиц умств. труда, занятых в сферах мат. произв-ва и культуры, и в преобладании группы чиновничества и служащих по найму в сравнении с общерос. показателями. Особое статус. и социокультур. положение в составе регион. И. занимала ссыльная И. (см. Ссылка).
К 1917 числ. категории лиц умств. труда в стране удвоилась, достигнув 1,5 млн чел. Точных стат. данных о числ. И. в Сибири в этот период нет, но можно предположить, что ее числ. утроилась и составила 80–90 тыс. чел. вследствие быстрого роста нас. региона и еще большего прироста горожан, а также притока эвакуир. и беженцев в годы Первой мировой войны. Большое значение для подготовки проф. отрядов И. имело формирование в регионе сети высш. и ср. спец. учеб. заведений. С кон. XIX в. по 1918 томские вузы (университет и технологический ин-т) выпустили ок. 3,2 тыс. специалистов. На нач. ХХ в. 22 % студентов университета и ок. 60 % студентов технологического ин-та являлись выходцами из семей интеллигенции и служащих, что свидетельствовало о частичном самовоспроизв-ве данной группы. В 1914 в Томске обучалось 2,6 тыс. студентов.
Одним из наиб. массовых проф. отрядов И. являлось учительство. Общая числ. преподавателей в нач. школах Сибири к 1915 достигала 10 тыс. Статус., проф., мат.-быт. неоднородность учительства определялась гл. обр. различиями между его сел. и гор. подотрядами. Доля лиц со спец. пед. образованием среди гор. учительства (53,4 %) более чем вдвое превышала их долю среди сел. (21,7 %). В сел. учит-ве преобладали выходцы из крест-ва и духовенства (2/3), тогда как гор. формировалось представителями привилегир. и ср. сословий и групп. Зарплата учителя гор. нач. училищ составляла 330–600 %, учителя гимназии – 750–1000 % от жалованья сел. учителя (ок. 300 руб. в год).
Общая числ. медиков высш. и ср. квалификации к 1914 в Сибири достигала ок. 4 тыс. чел. Подавляющее большинство фельдшеров трудилось в сел. местности, тогда как 2/3 врачей работали в городах, в т. ч. в Томске – половина всех врачей губернии. Год. оклад фельдшера составлял 1/3 врачеб. Призыв мед. персонала в армию в годы Первой мировой войны уменьшил в регионе на ¼ число гражд. врачей и на 1/3 фельдшеров.
Среди инж. корпуса, насчитывавшего к нач. войны до 1 тыс. чел. и имевшего свои корпоратив. объединения (Об-во сибирских инженеров и др.), выделялась группа специалистов, занимавших высш. управленч. должности. Осн. часть инженеров-управленцев имела классные чины, дававшие им права личного и потомств. дворянства; их год. оклад колебался от 3,6 тыс. (пом. нач. ж.-д. службы) до 15 тыс. руб. (нач. дороги). В Вост. Сибири в составе инж. корпорации преобладали горные инженеры, механики и технологи. Ср. техн. персонал, почти втрое превосходивший по числ. высший, был представлен в значит. мере практиками, не имевшими требуемого образоват. ценза.
Числ. юр. корпорации (служащие в учреждениях судеб. ведомства и адвокатура) составляла к 1917 до 1 тыс. чел. В подавляющем большинстве (9/10) они проживали в губ. и уезд. городах, причем 1/3 из них концентрировалась в 3 крупнейших городах региона – Омске, Томске, Иркутске. Мат. положение низш. звена судеб. системы (судеб. приставы) соотносилось с положением верхов (пред. судеб. палат) как 1:10. В отличие от адвокатуры, к-рая целиком идентифицировала себя с И., судеб. чиновничество открыто дистанцировалось от последней, хотя и обладало таким признаком, как спец. образование.
К 1917 общая числ. управленч. служащих в Сибири достигла почти 30 тыс. чел., к ним примыкал офицер. корпус (10 тыс.) и священнослужители разных конфессий (10 тыс.).
Т. о., группу работников умств. труда составляли 2 категории: чиновники, служащие гос. учреждений и обществ. орг-ций и работники, занятые в отраслях мат. произв-ва и культуры. Почти трехкратное за 20 лет увеличение соц.-проф. группы было достигнуто гл. обр. за счет превращения немногочисл. и корпоративно-замкнутых категорий в массовые профессии, рост к-рых вызывался обществ. потребностями и подкреплялся развитием проф. образования в стране в целом и в регионе. Диспропорции в территор. размещении специалистов сохранялись. Значит. и наиб. квалифицир. часть И. размещалась в крупнейших городах региона. Только в 4 из них – Тобольске (1,5 тыс. служащих и лиц свобод. профессий), Барнауле (5,5 тыс.), Омске (11,5 тыс.), Томске (12,5 тыс.) – проживали ок. 1/3 представителей умств. труда, что составляло от 10 до 20 % актив. нас. городов, ядро новых гор. ср. слоев. Внутри регион. И. четко проявлялась соц. стратификация по мат.-быт., образоват., статус. и др. признакам. На примере уровня доходов ряда групп томской И. (работники сфер образования, здравоохранения и юриспруденции) можно оценить соотношение ее разных групп: высш. – 5,5 %, ср. – 46,5, низш. – 48 %.
Соц. неоднородность дополнялась идейно-полит. дифференциацией И. Широкое распространение получили идеи сибирского областничества, объединявшие либерал. и леворадикал. группировки политически активной И. Значит. роль в активизации позиций сиб. И. играло размещение в регионе полит. каторги и ссылки. Накануне 1917 полит. ссылка в Сибири насчитывала до 6,5 тыс. чел., среди к-рых группа лиц умств. труда и учащихся являлась 2-й по числ. (ок. 40 %) после рабочих. Полит. ссыльные не только оказывали мощное воздействие на обществ. сознание и мировоззрение представителей мест. И., но и выполняли функции И. в условиях дефицита мест. кадров специалистов.
Соц. деят-ть И. реализовывалась в проф. и внепроф. формах. И. играла актив., зачастую решающую роль в создании и дальнейшем развитии всевозможных негос. и неполит. об-в и орг-ций (см. Просветительские об-ва). Соц.-просвет. деят-ть способствовала установлению и укреплению связей И. со всеми слоями населения, а также гор. части И. с сельской.
Рев. и пострев. периоды (1917–21). Данные о числ. и составе И. в Сибирском регионе в 1917–21 разрозненны и зачастую несопоставимы. Вост. р-ны страны в полной мере испытали влияние сопутств. воен. действиям миграц. волн (беженство, эмиграция и т. п.). Полит. перевороты лета и осени 1918 в сочетании с нестабил. ситуацией на Восточном фронте Гражд. войны привели к значит. сдвигам в числ. и размещении И. в регионе. Вплоть до окончат. крушения колчак. режима приток И. преобладал над убылью, гл. обр. за счет массового беженства от большевиков с тер. Поволжья и Урала летом и осенью 1919.
Вузовские города Сибири приняли эвакуир. институты и университеты из Казани, Екатеринбурга, Перми, что на нек-рое время ликвидировало хронич. дефицит проф.-препод. кадров. В Томске, напр., только преподавателей Пермского ун-та насчитывалось 285. К осени 1919 числ. студенчества в регионе, по меньшей мере, удвоилась по сравнению с довоен. периодом, достигнув 6 тыс. чел. Этому способствовали расширение существовавших и открытие в 1917–18 в Омске, Иркутске и Владивостоке 4 новых вузов, а также эвакуация учеб. заведений с Урала и Поволжья. Прибытие беженцев увеличило отряд медиков, особенно ср. и высш. квалификации. С лета 1918 в городах Сибири отмечалось необыч. явление – на биржах труда регистрировали безработ. врачей, числ. к-рых летом–осенью 1919 продолжала увеличиваться.
Особенно заметно выросло число гос. служащих, офицеров и воен. чиновников. Развертывание в Сибири антибольшевист. вооруж. сил, числ. к-рых к 1919 достигла 400 тыс. чел., потребовало мобилизации представителей образованных слоев, студенчества. Офицер. корпус в 1919 насчитывал 30–35 тыс. чел. (в 1917 офицерство в Сибири составляло ок. 10 тыс.). В результате вынужденных миграций к осени 1919 числ. осн. проф. отрядов И. составила предположительно более 100 тыс.. Ко времени восстановления в регионе сов. власти (кон. 1919 – нач. 1920) вследствие прямых потерь в боевых действиях, голода, эпидемий, а также миграции на Д. Восток и эмиграции числ. И. значит. уменьшилась.
Крах колчак. режима повлек за собой разрушение соц.-культ. инфраструктуры. Острый дефицит специалистов поставил перед сов. властью в кач-ве одной из первоочеред. задачу учета и перераспределения наличных кадров специалистов. Работа осуществлялась в течение 1920–21 в масштабах всего региона на основах всеобщей труд. повинности и милитаризации труда. Учет охватил как беженцев, так и бывш. белых офицеров и воен. чиновников, находившихся в лагерях. В ходе демобилизации из Кр. армии к гражд. профессиям возвратились тысячи ранее мобилизов. специалистов.
Благодаря принятым мерам гос. регулирования проф. деят-ти И. без значит. сбоев функционировал аппарат земел. органов, народ. образования, здравоохранения и др. отраслей экономики и культуры. В 1921 в Сибири в штатах земел. органов состояло ок. 2 тыс. агро- и ветспециалистов; в школах, по разным данным, работало 13–17 тыс. учителей; числ. врачеб.-фельдшер. персонала достигла 4 тыс. чел. Вместе с тем образоват. и квалификац. уровень работников просвещения, медиков, агро- и ветперсонала за годы войн и революций существенно снизился. Напр., к лету 1921 имели образование ниже среднего 2/3 учителей. Рост числ. специалистов и служащих, достигнутый в Сибири в 1920–21 благодаря труд. мобилизациям, носил неустойчивый и вр. хар-р. Отмена в течение 1-й пол. 1922 принуд. и карат. мер вызвала резкий отток из Сибири кадров, попавших на службу по труд. мобилизации. Доля мед. работников, учителей, специалистов с. х. и др. групп И. к 1923 сократилась по сравнению с 1921 прим. вдвое.
На числ. и структуру И. в регионе в 1917–23 воздействовали как экстраординар. факторы (эвакуация, реэвакуация, эмиграция, репрессии), так и длительные, устойчиво проявлявшиеся тенденции. Среди последних огосударствление, маргинализация лиц умств. труда, а также политизация сознания и сфер деят-ти И. Огосударствление труда проявилось в регулировании проф. деят-ти И. в годы Первой мировой и Гражд. войн и вовлечении И. в работу органов власти и аппарата упр-ния в ходе событий Февр. и Окт. революций, Гражд. войны. Восстановление сов. власти и перенесение политики «военного коммунизма» на Сибирский регион довели данную тенденцию до логического завершения. События эпохи изменили хар-р интеллект. труда: значит. сузился круг лиц свобод. профессий, возросло применение служеб.-принуд. форм труда. Маргинализация И., проявлявшаяся во вр. или полной утрате отд. лицами и целыми группами своего прежнего соц. и проф. положения, имела 2 осн. причины: экстремал. соц.-полит. и социокультур. условия эпохи (разрушение экономики, уклада жизни, прямые потери, принуд. и вынужден. миграции и т. д.) и целенаправленные усилия господствовавших режимов в борьбе с реальными и потенциал. противниками. Смена полит. режимов и управленч. аппаратов непосредственно затрагивала И. и служащих. Одни оказывались у власти, др. лишались постов и работы, теряли свой соц. статус. Установление власти белых режимов сопровождалось широкими репрессиями против сторонников советов. Различ. формам дискриминации подверглась 6-я часть адвокат. сословия в Зап. Сибири. В ходе устроенных в июне 1918 Томским учит. союзом перевыборов 10 % педагогов было забаллотировано по полит. причинам. После восстановления сов. власти тысячи офицеров и воен. чиновников оказались военнопленными. Актив. деятели колчак. режима были репрессированы, часть из них расстреляна. Вскоре для большинства репрес. специалистов последовала амнистия. Однако в кон. 1920-х гг. практика применения дискриминац. мер в отношении групп специалистов по признакам их прошлой проф. или полит. деят-ти возобновилась.
Еще одна сквозная тенденция эпохи – политизация массового сознания, поведения и проф. деят-ти групп специалистов. Пик полит. активности И. последовал за Февр. революцией. В Сибири вследствие относит. слабости осн. классовых сил воздействие И. на ход событий оказалось значительным, ее представители обладали большим влиянием как в гос. органах, так и в советах. Однако, пережив полит. кризисы лета–осени 1917 и резкую поляризацию об-ва, большая часть И. перешла на пассивно-выжидат. позиции, что в сочетании с полевением одной ее части и поправением др. привело к размыванию соц. базы Временного пр-ва и объективно ускорило его падение. Всплеск массовых антисов. настроений среди И. отмечен в кон. 1917 – нач. 1918. В Сибири реальное сопротивление советам в форме саботажа не являлось повсеместным и всеобъемлющим. Для значит. части специалистов характерно несоответствие негатив. настроений фактическому нейтралитету в форме проф. сотрудничества с новой властью. О неустойчивости этого нейтралитета свидетельствует новая вспышка полит. активности осн. части И., резко качнувшейся в сторону поддержки антибольшевист. режимов после падения сов. власти в регионе. Опред. роль в этом поправении И. сыграла миграция в Сибирь противников большевизма в 1-й пол. 1918. Фаза «демократической контрреволюции» и сменивший ее колчак. режим способствовали вовлечению в органы власти и упр-ния части специалистов, традиционно исповедовавших аполитичность, в частн., науч.-пед. работников. Томская профессура (Н.Я. Новомбергский, М.П. Головачев, В.В. Сапожников, Г.Г. Тельберг и др.) сыграла актив. роль в формировании органов Западно-сибирского комиссариата, Временного Сибирского и Российского пр-в. Восстановление сов. власти в Сибири знаменовало новую фазу политизации И. В условиях воен.-ком. методов регулирования проф. деят-ти специалистов предполагалась советизация работников умств. труда вне зависимости от их полит. ориентаций.
В кон. 1921 – нач. 1922 завершилась длительная полоса соц.-полит. нестабильности, были отменены воен.-ком. принципы регулирования сферы труда специалистов на основе труд. повинности и принуждения. Завершилась уник. фаза полит. развития И., когда идейное размежевание в ее среде проявлялось в открытых формах и определялось динамично менявшимся соотношением внеш. (соц.-полит.) и внутр. (самоопределение) по отношению к И. факторов.
Годы нэпа (1922–27). Согласно гор. переписи 1923, в городах страны числилось более 1,8 млн служащих, среди них собственно специалистов насчитывалось св. 570 тыс., в т. ч. в городах восточнее Урала – соотв. св. 100 тыс. и ок. 38 тыс. Доля специалистов в сферах образования, науки и культуры в Омске, Новониколаевске, Томске и Иркутске составляла 9–15 % от общей числ. служащих этих городов. На момент всесоюз. переписи 1926 числ. гор. служащих в Сибири превысила 160 тыс. Доля служащих и лиц свобод. профессий в составе самодеят. населения региона составила в 1926 ок. 4 %, в т. ч. в сел. местности – чуть более 1 %, в городах – более ¼ самодеят. населения. Уд. вес женщин в составе лиц умств. труда достиг 36,9 %. К 1926 И. по сравнению с дорев. периодом стала «моложе»: доля людей не старше 30 лет составляла 49,6 %. Соотношение осн. проф. групп мало отличалось от предрев.: 2/3 специалистов работали в сферах упр-ния и культуры. Учит. кадры в Сибири в послерев. десятилетие увеличились в 1,5 раза, в сел. местности произошло их удвоение. Возросла числ. специалистов с. х.: к 1928 в составе земел. органов региона работало почти 3 тыс. агрономов, вет. врачей и фельдшеров, лесоводов и др. С 1923 по 1927 участковый агроперсонал вырос почти в 5 раз, числ. землеустроителей увеличилась более чем в 3 раза. По сравнению с дорев. временем, к 1927 стало вдвое больше врачей, в 1,5 раза – фельдшеров. В сел. местности Сибирского кр. работали 24 % врачей и 69,4 % фельдшеров. Т. о., к 1927 завершилось восстановление дорев. числ. и структуры специалистов с. х., пед. и мед. работников. Однако сохранялся характерный для дорев. И. сравнит. низкий уровень общей и проф. подготовки специалистов, и особенно сельской И. Еще более обострились диспропорции между быстрорастущими потребностями об-ва в специалистах и числ. и квалификацией имевшихся кадров.
Важнейшим каналом пополнения И. высш. и ср. квалификации оставалась система высш. и ср. спец. образования. Доля сиб. студ-ва в составе студентов вузов РСФСР в 1921–28 выросла с 4,3 до 6,5 %. Тем не менее Сибирь отставала от общерос. показателей: в 1927/28 уч. г. на каждые 10 тыс. жителей РСФСР приходилось студентов осн. фак-тов 10,4, в Сиб. кр. – 7,8 чел. С 1920 по 1928 вузами региона подготовлено ок. 6 тыс. специалистов, из них почти треть – воспитанники Томского ун-та. Свыше половины выпускников составляли медики, далее шли инженеры и специалисты с. х. (более 2 тыс. чел.). Несмотря на ежегод. увеличение числ. молодых специалистов, регион. высш. школа не удовлетворяла потребностей народ. хоз-ва и культуры: обеспеченность квалифицир. мед. помощью составляла в различ. регионах Сибири 30–70 % нормы, установленной в РСФСР; насыщенность с.-х. специалистами – 35–65%. По обеспеченности пром-ти инженерами Сибирь значительно отставала от страны в целом.
Несмотря на успехи в подготовке новых кадров, парт.-гос. политика на протяжении всего периода нэпа заключалась в расколе и размежевании различ. групп «старых» специалистов и служащих, консолидации одних, дискриминации других и выдвижении поддерживавших сов. власть. На практике конкрет. шаги зачастую определялись прагматич. целями и сочетали в себе «мягкие» и «жесткие» действия. Примером «мягкой» политики этого периода стали парт.-гос. мероприятия, направленные на улучшение мат.-быт. и правового положения И., в т. ч. введение льгот для сел. учителей, специалистов в сферах пром-ти и с. х. по приему в партию, при поступлении в вузы их детей, установление права на доп. жил. площадь, акад. пособие для науч.-пед. кадров и т. д. Расширение прав на получение высш. образования для лиц умств. труда и их детей привело к тому, что доля выходцев из этой среды среди первокурсников сиб. вузов возросла с 31 % в 1921 до 56,2 % в 1926. В сер. 1920-х гг. сотрудничество со специалистами укрепляло соц. базу сов. власти. Кроме того, отд. отряды И. выполняли важную функцию проводников парт.-гос. политики в деревне (учительство, специалисты с. х.) и на произв-ве (ИТР).
Регион. политика в отношении И., повторяя в главном общие установки, имела свои особенности. Нехватка специалистов, обострившаяся с отменой принуд.-мобилизац. мер их использования и массовой реэвакуацией беженцев из Сибири, недостаточная развитость системы высш. и ср. спец. образования, высокий процент т. н. бывш. (офицерство, чиновничество, дворянство и т. д.) в управленч. звене – все это требовало от Сиббюро ЦК РКП(б) и Сибревкома, а затем Сибкрайкома ВКП(б) особой осторожности при разрешении постоянно возникавших на почве антиинтеллигент. настроений конфликтов в сферах мат. произв-ва и упр-ния.
Тщательно регулируя состав партии, номенклатура стремилась ограничить доступ служащих и специалистов в ее ряды. Лишь ряд категорий (сел. учительство, специалисты-производственники, выдвиженцы и нек-рые др.) после 1924 стал исключением. Уд. вес «красных» спецов в общей массе работников умств. труда, хотя и возрастал, но оставался небольшим. В разных группах И. парт. прослойка составляла от 5 % (юристы) до 20 % (служащие, работавшие в системе путей сообщения). Среди сел. учителей в школах 1-й ступени она достигала в 1926/27 уч. г. чуть более 5 % (в гор. школах этого типа – 2,8 %). Важную роль в достижении орг.-полит. контроля над деят-тью и настроениями работников умств. труда играли созданные еще в годы Гражд. войны в гос. учреждениях, вузах и обществ. орг-циях ком. фракции.
По отношению к своим реальным и потенц. противникам власть применяла, наряду с прямыми репрессиями, различ. рода ограничения гражд. и полит. прав и свобод (прежде всего лишение избират. прав), высылку и ссылку во внесудеб. (адм.) порядке. Период. «чистки» гос. аппарата также являлись инструментом соц.-проф. дискриминации специалистов. Наиб. значит. из них проведена в 1924. Ее результатом стало удаление из гос. аппарата Сибири 4,7 тыс. чел., или 11,2 % из 42 тыс. проверенных комиссиями служащих. Несмотря на низкий уровень квалификации большинства служащих, 1,8 тыс. «вычищенных» по полит. мотивам высококвалифицир. специалистов получили полный запрет на работу в гос. учреждениях. Числ. этой группы на протяжении 1920-х гг. возрастала. В разные годы нэпа на подвергшихся «чистке» приходилось от ½ до 2/3 среди регистрировавшихся на биржах труда в сиб. городах (в сер. 1920-х гг. всего здесь насчитывалось не менее 50 тыс. безработных).
Мировоззрение и настроение у представителей различ. групп И. в период нэпа подвергались эволюц. изменениям. Доминирующим идейным течением в среде И. являлось сменовеховство. Оно объединяло вокруг себя мн. быв. противников большевизма, сходившихся на признании сов. государственности и необходимости проф. сотрудничества с сов. органами. Принятие специалистами новых полит. реалий привело к изменению принципов построения отношений между властью и И. Стержневыми становились проблемы соц. положения и проф. деят-ти: границы вмешательства «сверху» в сферу труда специалистов, соц. статус последних, мат.-правовая защита их интересов и т. д. Именно вокруг этих аспектов, а не собственно прямых полит. деклараций шла борьба позиций и мнений, продолжался процесс дифференциации. Вместе с тем в годы нэпа в среде И. проявились тенденции неформал. проф. и соц.-психол. консолидации. Это находило отражение в отстаивании принципов автономности проф. деят-ти, складывании неформал. группировок, защите мат. положения путем участия в забастовоч. движении. На неск. прошедших в 1922–23 общерос. и регион. съездах и совещаниях медиков, учителей, агрономов, кооператоров и др. групп подвергалась критике гос. политика в конкрет. областях проф. деят-ти специалистов. Властям удалось разрушить нежелательные для них неформал. консолидацион. связи внутри тех или иных групп специалистов только к кон. 1920-х гг.
Т. о., в годы нэпа изменения в составе и облике И. отразили черты переход. состояния. Наряду с опред. стабилизацией в положении т. н. старых специалистов и служащих наблюдался рост доли новых пополнений И. через образоват. институты и выдвиженчество. Органы власти в отношении «старой» И. придерживались политики сочетания «мягких» и «жестких» мер, комбинируя их исходя из прагматич. целей и задач полит. режима. Сер. 1920-х гг. стала пиком конструктив. взаимоотношений И. и структур власти, когда интересы и потребности обеих сторон совпадали в достаточной степени. Однако наступившая в 1927 полоса экон. и полит. кризисов показала неустойчивость этих взаимоотношений.
1928 – кон. 1930-х гг. Согласно данным переписи 1939, числ. лиц умств. труда в регионе достигла 1028,2 тыс. чел., из к-рых 585,1 тыс. проживали в городах, а 443,1 тыс. – в сел. местности. При этом кол-во И. в Зап. Сибири росло быстрее, чем в СССР в целом. К 1939 доля служащих в соц. структуре нас. Сибири и Д. Востока (19,2 %) даже неск. превысила общесоюз. показатель (17,7 %), что явилось прямым следствием наращивания экон., в первую очередь пром., потенциала на востоке страны в годы 1-х пятилеток (1928–37). Прослойка собственно специалистов в Зап. Сибири (за искл. тер. совр. Алтайского кр. и Омской обл.) численно возросла за 1930-е гг. в 6,3 раза: с 17,9 тыс. до 114 тыс. чел. Отрасл. структура почти не изменилась: несмотря на приоритет. развитие отряда производств.-техн. кадров, его уд. вес поднялся незначительно (с 17 % в 1926 до 18 % в 1939); осн. часть специалистов по-прежнему концентрировалась в сферах культуры, здравоохранения и упр-ния (78,9 % в 1926 и 79 % в 1939).
Высш. школа, сохранявшая ключевую роль в подготовке квалифицир. слоя работников умств. труда, в годы 1-й пятилетки претерпела радикал. реформирование (см. Высшая школа на востоке России). Стремит. увеличивалась числ. студенчества в годы 1-й пятилетки, неск. снизились темпы роста этой группы в годы 2-й пятилетки. Так, если в 1927/28 уч. г. в вузах Сибири обучалось 6,9 тыс. студентов, то в 1932/33 – 21,1 тыс., в 1936/37 – 25,6 тыс. Уд. вес студенчества вост. р-нов в составе студенчества РСФСР вырос с 7,7 до 8,3 % . Доля студентов тех. вузов в составе сиб. студенчества увеличилась с 28,9 % в 1927/28 уч. г. до 46,6 % в 1932/33. С 1929 по 1931 вузы выпустили более 5 тыс. специалистов, немного меньше, чем за предыдущие 8 лет. В течение первых 2 пятилеток высш. школа Сибири подготовила более 15 тыс. высококвалифицир. работников.
Система ср. и высш. учеб. заведений в данный период играла двоякую роль в формировании отеч. И.: она не только выполняла образоват. функции, но и служила средством регулирования соц.-полит. характеристик студенчества путем «пролетаризации» и «большевизации» высш. школы. Однако, как и в 1920-е гг., соц. селекция входила в изв. противоречие с интеллектуальной. В результате среди выпускников вузов доля раб.-крест. прослойки и членов партии оказывалась ниже, чем при приеме, и, напротив, доля выходцев из служащих возрастала. Среди принятых в вузы Томска в 1932 выходцы из среды работников умств. труда составляли 23 %, а в составе выпускников вузов в 1937 – 39 %.
С превращением образоват. институтов в ведущий источник комплектования кадров специалистов значение выдвиженчества, т. е. формирования гос. и хоз. аппарата за счет политически актив. выходцев из рабочих и крестьян, зачастую не имевших необходимого образования, объективно должно было снижаться. Однако в годы «Великого перелома» выдвиженчество вновь стало актуальным как чрезвыч. ср-во решения кадровой проблемы для системы упр-ния. Его масштабность определялась 2 конкрет. факторами: полит. кампанией по борьбе с «вредительством» и «генеральной чисткой» гос. аппарата на рубеже 1920–30-х гг. Благодаря выдвиженчеству предполагалось в краткие сроки произвести замену как части номенклатуры, так и опер.-техн. персонала, непосредственно отвечающего за реализацию поставленных задач. По завершении «генеральной чистки» 1929–31 в гос. аппарате Сибири работало более 16 тыс. выдвиженцев, или 6 % от их общесоюз. числ. В 1932 в составе сов. ответ. работников и специалистов-хозяйственников региона каждый 3-й ранее являлся выдвиженцем. Однако процесс адаптации и закрепления выдвиженцев в аппарат. структурах сопровождался значит. трудностями, обусловленными низким образоват. уровнем их осн. массы, а также противодействием, к-рое им оказывали различ. группы внутри аппаратов упр-ния.
По данным профсоюз. учета в Сибири, летом 1928 членами инженерно-технических секций (ИТС), входивших в состав отрасл. раб. профсоюзов, состояли ок. 7 тыс. специалистов. К нач. 2-й пятилетки числ. членов ИТС составляла ок. 25 тыс. в Зап. Сибири и 12 тыс. – в Вост. Сибири. В условиях форсир. наращивания индустр. потенциала вост. регионов страны решение острейшей проблемы обеспечения произв-ва специалистами осуществлялось путем сочетания вольного найма, контрактации и мер принуд.-мобилизац. хар-ра. Наиб. ярко это проявилось при комплектовании производств.-техн. персонала для Кузнецкого металлург. комбината (КМК) в период его стр-ва и пуска (1929–33). В 1929 в упр-нии стр-вом завода работало 282 чел., среди них 155 инженеров и техников. Ко времени завершения стр-ва (кон. 1932) числ. ИТР составила 2,4 тыс. чел. Столь значит. рост этой группы был достигнут гл. обр. за счет использования адм. ресурсов (контрактация молодых специалистов, направление в Кузбасс по нарядам парт., гос. и ведомств. органов). Таким путем КМК в 1930–33 получил 1,3 тыс. квалифицир. ИТР из пром. развитых р-нов европ. части страны, более 300 чел. в Кузбасс было направлено Запсибкрайкомом ВКП(б) для комплектования руководящих кадров пром-ти. В 1932 выходцы из раб. и крест. среды составляли 2/3 ИТР комбината, на долю молодежи (в возрасте до 32 лет) приходилось 55 %, парт. прослойка И. выросла с 8,5 % в 1930 до 28 % в 1932. Среди чл. ИТС региона в сер. 1930-х гг. группа со стажем работы до 5 лет составляла 40 %; значит. возросла парт.-комсомол. прослойка – с 9 % в 1928 до 29 % в 1935. Оборот. стороной форсир. наращивания гос-вом отряда производств.-техн. кадров в регионе, особ. в металлург. и каменноуг. пром-ти, стали текучесть кадров (на Кузнецкстрое в нач. 1930-х гг. она составляла до 1/3 специалистов ежегодно) и высокий уд. вес в составе ИТР практиков. К сер. 1930-х гг. доля практиков среди ИТР колебалась от 54,5 % (КМК) до 62 % (Кузбассуголь). Рост доли специалистов-практиков среди ИТР имел 2 причины: дефицит техе. персонала в условиях форсир. индустриализации и использование выдвиженцев в составе адм.-техн. аппарата. Специалисты-практики были более активными и политизир. по сравнению со «старыми» спецами, они нередко сознательно дистанцировались от последних поведением и позициями. Недавние выпускники вузов также претендовали на полит. актив. роль среди ИТР. Большая доля молодежи и ее противостояние со «старыми» специалистами оставляли возможности для консолидации внутри данного отряда И. нереализованными и к сер. 1930-х гг.
Процесс формирования научно-педагогических кадров (НПК) высш. школы протекал в регионе в кон. 1920 – 1-й пол. 1930-х гг. не менее динамично. Числ. НПК с 1928 по 1934 возросла с 0,8 тыс. до 2,4 тыс. чел. В соц.-демогр. характеристиках этого отряда в 1928 отражались итоги предшествующего, эволюц., периода развития: доля женщин в составе НПК достигала 20 %; преобладали лица в возрасте 40–60 лет (от 30 % в Томске до 50 % в Омске и Иркутске); парт. прослойка в науч.-пед. среде составляла 2–3 %; доминирующей нац. группой являлись русские (ок. 90 %); представители естеств.-науч. дисциплин и обществоведы находились в пропорции 9:1. В 1928–37 идет наращивание в регионе сети вузов и отрасл. НИУ. На фоне 3-кратного увеличения НПК в целом к сер. 1930-х гг. почти на 10 % возросла доля женщин. Возраст. группа до 30 лет составила ок. 30 % (в 1929 – 22 %). Вырос уд. вес представителей прикл., или техн., науки (32,1 % против 21 % в 1929). Нарастала парт.-комсомол. прослойка в составе НПК, составив более 20 % к сер. 1930-х гг.
Как и ИТР, НПК своим форсир. развитием обязаны насущным соц. потребностям, росту масштабов и усложнению произв-ва. Сходный хар-р имели соц.-демогр. и полит. изменения внутри данных отрядов. Однако существовал и ряд отличий в источниках и формах пополнения НПК и ИТР, связанный с элитно-корпоратив. хар-ром НПК. Процесс смены поколений более динамично протекал в производств.-техн. среде, тогда как подготовка работников науки и высш. школы требовала больше времени, что замедляло процесс «советизации» науч. и науч.-пед. кадров. Директив. формы комплектования НПК не приобрели столь значит. масштабов, как в случае с ИТР. Опыт переброски сотрудников центр. отрасл. НИУ для работы в сиб. филиалах в годы 1-й пятилетки оказался неудачным, равно как не осуществились и проекты создания здесь филиалов АН.
В кон. 1920-х гг. парт.-гос. политика в отношении И. резко изменилась. Переход от «мягких» форм и методов воздействия на специалистов к «жестким» ознаменовало т. н. Шахтинское дело (весна–нач. лета 1928). Новое после периода рев. потрясений 1917–18 обострение соц.-полит. противоречий проявилось в конфликтах социокультур. хар-ра – между осн. массой трудящихся и работниками умств. труда, значит. интегрированными к этому времени в различ. звенья аппарата упр-ния – от армии до науки и высш. школы. Нарастал конфликт поколений и интересов внутри самой И. Механизм соц. мобильности, усиленный и подкрепленный парт. политикой, способствовал ускорен. формированию категорий выдвиженцев и «красных» спецов, полит. и социокультур. ориентации к-рых не соответствовали традиционно культивировавшимся в среде И. ценностям (приоритет профессионализма перед парт.-клас. установками, стремление к деят-ти только в рамках специальности, аполитичность и т. д.). В росте антиинтеллигент. настроений, вызванных весной–летом 1928 нач. Шахтин. процесса, парт.-гос. органы традиционно обвиняли раб. массу. Однако фактически кампанию начала и поддерживала номенклатура. Когда репрессии против ИТР грозили перебоями и кризисами на произв-ве, их масштабы сокращались, давались директивы к пересмотру судеб. дел в сторону смягчения приговоров или полного освобождения обвиняемых. В Кузнецком окр. более пол. дел, возбужден. против специалистов в 1928, было прекращено или завершилось оправданием ИТР. Из 54 дел, заведенных на лиц адм.-техн. персонала Томской ж. д. в 1927–28, более 30 завершилось их прекращением или оправданием ИТР. В 1931–32 в ходе прокурор. проверок в Восточно-Сибирском кр. оправдано за необоснованностью обвинения ок. 1/3 привлеченных к суду специалистов-производственников.
Мас. кампании, аналогичные «Шахтинской» и типичные по механизму реализации, в последующие годы коснулись НПК («дело академиков»), специалистов-аграрников («дело Трудовой крестьянской партии») и др. групп И. (см. Культурно-идеологические кампании). Их целью было внесение в среду специалистов раскола, установление всеобъемлющего и эффектив. контроля над мировоззрением и деят-тью их осн. массы. Прямым репрессиям отводилась важная, но не решающая роль.
В кон. 1920 – нач. 1930-х гг. начался процесс ликвидации самодеятельно возникших объединений И. Так, под видом «самороспуска» в 1931 была закрыта крупнейшая в Сибири краевед. орг-ция Об-во изучения Сибири, к сер. 1930-х гг. прекратили деят-ть секции профсоюзов – науч. работников (СНР), инж.-техн. (ИТС) и др. Взамен создавались собственно «советские» орг-ции типа Всесоюз. ассоциации работников науки и техники для содействия социалистич. стр-ву в СССР (ВАРНИТСО), на к-рые, как и на партячейки, возлагались задачи установления контроля над группами И. изнутри и использования потенциала сформировавшейся к кон. 1920-х гг. политически актив. части специалистов.
Среди офиц. инициированных кампаний, напрямую затронувших соц. и проф. положение значит. групп специалистов, по своим масштабам превосходила все предыдущие т. н. ген. чистка аппаратов упр-ния 1929–31. Всего по звеньям аппарата в Сибири она затронула ок. 15 тыс. чел., или 16,3 % от числ. прошедших проверку служащих, в первую очередь группы «бывших», «лишенцев», ссыльных, именно в них доля специалистов оставалась традиционно высокой. Среди «вычищенных» уд. вес лиц, имевших образование выше ср., составил ок. 30 % (в т. ч. высш. – 9,3 %), состоявших на гос. службе до 1917 – 50,7 %. По критерию проф. и должностной принадлежности ¼ «вычищенных» относилась к специалистам высш. и ср. квалификации, из них работников земел. органов и мест. хоз-ва – 8,4 %, ИТР – 5,9, работников адм. и судеб. органов – 5,7, сфер образования, здравоохранения, культуры – 5,2 %. Хотя кампания «чистки» и не носила явно выраженного антиинтеллигент. хар-ра и в опред. степени достигала своих прямых целей (изъятие контингента людей, явно неспособных к работе, бюрократов, разложившихся элементов), условия работы специалистов усложнились. Многие из «бывших» потеряли работу или были понижены в должност. статусе. Резко сузились возможности сохранения должностей для служащих с дорев. стажем, бывш. белых офицеров, бывш. священнослужителей и др.
«Чистки» и лишение избират. прав стали, однако, только нач. звеном в цепи соц.-полит. дискриминаций, к-рые в кон. 1920 – нач. 1930-х гг. переходят в прямые репрессии. Внутри гос. репрес. системы специалисты могли оказаться в разном положении: одни из них пополняли контингент мест заключения (тюрем, колоний, лагерей), др. составляли вольнонаем. персонал. Расширение лагерно-комендатур. сети в 1930–33, в т. ч. одного из наиб. круп. подразделений ГУЛАГ – СибЛАГ, потребовало экстраординар. мер по ее насыщению специалистами различ. профиля. Среди адм. персонала и специалистов, работавших в Упр-нии СибЛАГ и в отд-ниях и лагер. пунктах) вольнонаемные составляли 40 %, остальные места заполнялись заключенными. Не менее остро встала проблема кадров при создании сети комендатур для спецпереселенцев. На обслуживании комендатур Нарымского кр. в 1-й пол. 1930-х гг. использовались почти 450 представителей репрес. И. – учителя, медики, производств.-техн. работники и специалисты с. х.
Полит. ориентации И. традиционно являлись предметом пристального внимания парт., сов., профсоюз. органов, ОГПУ–НКВД. К нач. «Великого перелома» офиц. трактовка полит. облика И. сводилась к формуле: «близкие» составляют меньшинство, а «чуждые» и «обыватели» («болото») – большинство работников умств. труда. О «чуждости» большинства специалистов сов. строю судили на спорной основе: по сведениям об их соц. происхождении, прошлой проф. и полит. деят-ти, по устным высказываниям. Однако осторожности требует и оценка публич., зачастую мас. полит. деклараций о поддержке сов. строя, к-рые звучали на съездах специалистов со 2-й пол. 1920-х гг. Весьма сильными в среде «старых» кадров были ориентации на аполитичность и конформизм, взаимно дополнявших друг друга.
Анализ изменений, происшедших в соц.-полит. облике регион. И. в годы «Великого перелома» и 1-х пятилеток, позволяет констатировать, что «советизация» работников умств. труда, под к-рой понимались полит. поддержка сов. гос. строя и проф. деят-ть по его укреплению, к сер. 1930-х гг. стала реальностью. Но провозглашенная лидерами страны идейная консолидация И. не была достигнута: сохранялись соц., психол. и иные различия и противоречия между «старыми» и «красными» специалистами, а также выдвиженцами.
Годы Великой Отечественной войны. Война внесла коррективы в размещение и использование интеллект. потенциала Сиб. региона. Воен.-полит. фактор определил повышен. мобильность и миграции И.: воен. и труд. мобилизации специалистов, волны эвакуации первых 2 лет войны и реэвакуац. процессы в ее завершающий период.
На нач. этапе войны призыв в армию и добровольчество привели к сокращению числ. науч. и науч.-пед. кадров вузов и НИИ. Прежде всего мобилизации коснулись квалифицир. мед. персонала. За воен. период в действующую армию было призвано 230 сотрудников Томского и ок. 150 – Омского мед. ин-тов. В 5 крупнейших техн. вузах Зап. Сибири (Новосибирский ин-т военных инженеров транспорта, Томский индустриальный ин-т и др.) общая числ. проф.-пед. состава (ППС) сократилась к 1942/43 уч. г. по сравнению с 1940/41 на 31,8 %, в т. ч. преподавателей и ассистентов – на 48,6 % (в целом по стране эти цифры составили соотв. 45,5 и 56,5 %).
В годы войны в Сибирь были перебазированы десятки вузов и НИИ из зап. р-нов страны. Города Зап. Сибири, прежде всего Новосибирск и Томск, приняли св. 30 вузов, а также науч. коллективы отрасл. академий и ряда наркоматов. Эвакуац. процессы вызвали абс. рост в регионе НПК высш. квалификации, с уч. степенями и званиями. Так, в техн. вузах Зап. Сибири число профессоров выросло в 1941–42 с 32 до 56, доцентов – со 125 до 138 (без учета совместителей). Общая числ. науч. работников Омска в 1940–43 увеличилась со 175 до 235. В Алтайском кр. к 1944 насчитывалось 179 науч.-пед. работников, в т. ч. 62 профессора, из них 40 были сотрудниками эвакуир. НИИ и вузов. В 1943/44 уч. г. в Красноярском медицинском ин-те 3/4 ППС являлись работниками ленингр. институтов. На базе эвакуир. вузов возникли Алтайский сельскохозяйственный и Алтайский машиностроительный институты. Однако начавшаяся с 1943 реэвакуация вновь обострила проблему высококвалифицир. кадров. К осени 1944 на кафедрах вузов Новосибирска недоставало 43 профессора, 54 доцента, 99 преподавателей и ассистентов, доля докт. и канд. наук составляла ок. ¼ от общей числ. НПК. За годы войны размещение науч.-образоват. потенциала в Зап. Сибири не претерпело радикал. изменений. В 1945 на долю Томска приходилось 37,5 % общей числ. ППС, 42 % – профессоров и докт. наук, 38 % – доцентов и канд. наук. В Новосибирске сосредоточилось ок. 30 % ППС, а с развертыванием здесь комплекса акад. НИИ Западно-Сибирского филиала АН СССР обозначилось положение города как ведущего науч.-образоват. центра в регионе.
Эвакуация стала новой вехой в развитии худ. культуры региона. В Новосибирске разместились коллективы Ленинградской филармонии (худ. рук. И.И. Соллер
