ИСТОРИОГРАФИЯ СИБИРИ

Материал из Историческая энциклопедия Сибири
Перейти к: навигация, поиск

ИСТОРИОГРАФИЯ СИБИРИ.

XVI – 1-я пол. XIX в.

Присоединение к России Сибири и ее заселение русскими. Долгие годы при рассмотрении данной проблемы в центре внимания находилась история похода Ермака. Ввод в науч. оборот сибирских летописей прояснил осн. события этого похода, но и привел к первым концептуальным спорам. Они опирались на существ. различия в описании похода в 2 летописях – Есиповской и Строгановской. Первая была создана в 1636 архиепископским дьяком Саввой Есиповым, использовавшим «Написание» ермаковских казаков (1622) и составленный на его базе поминальный «Синодик ермаковым казакам». Ермак, по С. Есипову, – орудие Господней и царской воли, а итог похода – христианское просвещение сиб. народов и утверждение власти над ними правосл. царя. Это было важной новацией. В моск. «Новом летописце» кон. XVI в. ермаковские казаки назывались «ворами». Строгановская летопись, вышедшая из окружения промышленников, «именитых людей» и основанная на документах их архива, гл. роль в подготовке похода Ермака отводила этим последним.

В XX в. было высказано мнение о том, что изначально существовала еще одна, демокр. концепция, отдававшая гл. роль в присоединении Сибири самим казакам, т. е. народ. массам («Описание новые земли Сибирского государства» Н. Венюкова, Кунгурская летопись, «История Сибирская» тобольского сына боярского С.У. Ремезова). Но следует отметить, что и др. источники XVII в. не отрицали этой роли.

Дискуссии о том, являлся ли поход Ермака первым актом освоения Сибири силами гос-ва или был проектом Строгановых, в течение длительного времени сводились (но с большими оговорками!) к вопросу о том, какая из 2 летописей, Строгановская или Есиповская, основывалась на более древ. и более надежных источниках. Убежденный «государственник» Н.М. Карамзин считал Строгановскую летопись «достовернейшей всех иных», но подчеркивал, что организаторы казачьего похода, как и Ермак, оказались проводниками царской политики на востоке. Выдающийся сиб. просветитель П.А. Словцов критиковал Строгановскую летопись, он утверждал: «Возобладание Сибирью, возобладание не шаткое, конечно, было творением царским». Один из основателей сиб. областничества Н.М. Ядринцев также призывал не преувеличивать роль Строгановых, а гл. фактором присоединения Сибири считал «брожение русской народной жизни»: «Сибирь – подарок, который народная масса преподнесла России».

В кон. XIX в. возобновились острые споры о том, какой из летописей – Строгановской или Есиповской – принадлежит приоритет. Пермский историк А.А. Дмитриев отдавал предпочтение первой, ему возражали С.А. Адрианов и иркут. историк И.И. Тыжнов. В ходе этих дискуссий ученые значительно расширили источниковую базу своих исслед-й, введя в науч. оборот немало ценных документов о присоединении Сибири. Спор же о том, какая из 2 летописей основана на более древ. источниках, в осн. был закрыт трудами С.В. Бахрушина, доказавшего, что обе летописи во мн. базировались на 2 источниках – казачьем «Написании» 1622 и связанном с ним «Синодике ермаковым казакам». Обнаружение и публикация Е.К. Ромодановской протографа последнего текста укрепили вывод С.В. Бахрушина.

Р.Г. Скрынников в своей монографии о Ермаке поставил вопрос о передатировке его похода с осени 1581 на осень 1582. Он основывался на документе, опубликованном еще в 1901 Н. Шляковым, согласно к-рому в июне 1581 некий «Ермак Тимофеевич, атаман казацкий» участвовал в нападении на Могилев. А.А. Преображенский и Е.К. Ромодановская не поддержали изменения прежней даты похода, подтверждаемой др. источниками. Вопрос остается открытым.

Проблема присоединения и начала освоения Сибири много шире вопроса о походе Ермака. Это прежде всего проблема движущих сил колонизации Сибири, начавшейся с зауральской экспедиции горстки храбрых казаков и продолжавшейся в последующие десятилетия и века нараставшими темпами. О важнейшей роли в этом процессе целенаправленной политики гос-ва (наряду с доблестными усилиями дружины Ермака) говорили уже первые историографы Сибири С.У. Ремезов и И.Л. Черепанов, но корпус их источников ограничивался устными преданиями («устными летописями», по Е.И. Дергачевой-Скоп), сиб. летописями и нек-рыми гос. актами. Наука XVIII–XX вв., резко расширив круг источников, поставила вопросы о соотношении политики гос-ва и стихийного движения народ. масс, о роли обществ. сознания этих последних, о путях земледельческого и промыслово-пром. освоения востока России, о хар-ре взаимоотношений русских с этнич. группами сибиряков, о роли внешнеполит. проблем и т. д.

Решающую роль в колоссальном расширении круга источников и осуществлении первых попыток их науч. осмысления сыграла работа в Сибири экспедиций, организованных Петербургской АН или с ее участием. Самым грандиозным науч. предприятием XVIII в. явилась Вторая Камчатская экспедиция (1733–43); в результате деят-ти ее акад. отряда науч. открытие Сибири стало свершившимся фактом. Комплекс. хар-р имели также акад. экспедиции 1768–74 (П.С. Палласа, И.И. Лепехина, И.П. Фалька и др.).

Начало формирования сиб. И. на науч. принципах связано с именем Г.Ф. Миллера. Фундамент. труд Г.Ф. Миллера «История Сибири» (первые его главы были опубликованы на рус. яз. в 1750 под заглавием «Описание Сибирского царства») написан с использованием обшир. корпуса источников, собранных ученым во время путешествия в составе Второй Камчатской экспедиции: арх. актов, сиб. летописей, татар. и монг. источников, данных географии, генеалогии, фольклора, этнографии, лингвистики и археологии (см. Г.Ф. Миллера коллекция). Источники критически оценены автором, стремившимся к их рационалистич. толкованию. Благодаря Г.Ф. Миллеру история Сибири с кон. XVI до сер. XVII в. получила четкую хронол. основу. В своей работе ученый доказывал, что в процессе присоединения Сибири имели место факты как завоевания, так и добровольного вхождения народов в состав России. По его мнению, после разгрома царства Кучума огромную роль в присоединении и освоении новых территорий сыграли пром. люди и следовавшие за ними служилые люди, однако решающей оказалась поддержка этого движения со стороны гос-ва (посылка в Сибирь служилых «по прибору», стр-во острогов и городов и др.).

Достижения сиб. акад. экспедиций, ист. труды Г.Ф. Миллера не могли не повлиять на освещение проблемы освоения Сибири историками XIX в. Для С.М. Соловьева, В.О. Ключевского, М.К. Любавского колонизация Сибири являлась очеред. этапом извечного движения рус. народа на восток, земского и государственного по своей сути, использовавшего традиции рук-ва центр. и мест. властей стихийным движением масс. По мнению М.К. Любавского, в этом продвижении, продолжавшем практику Новгорода и Москвы, гос-во своей воен. и внеш. политикой, созданием городов и острогов обеспечивало условия для народ. колонизации, а нередко и организовывало сами переселения, предписывая в наказах воеводам по возможности мирные взаимоотношения с мест. народами, но одновр. и приведение их под моск. руку вооруж. отрядами казаков. Предыдущая колонизация Камского кр. привела к созданию вотчин Строгановых, к-рые при поддержке Москвы пытались распространить свои владения за Урал и организовали рекогносцировочную экспедицию Ермака. В XVII в. Сибирь была заселена совмест. усилиями служилых людей, Церкви, вольнонародной (пром. и крест.) колонизации, рук-во движением народ. масс принадлежало центр. и мест. властей.

В трудах А.П. Щапова, изв. историка-сибиряка демокр. направления, был поставлен вопрос о решающем значении для освоения Сибири вольнонародной колонизации, включая нелегал. ее формы. А.П. Щапов закономерно связал побег в Сибирь крестьян с их стремлением уйти от тяжелого крепостного права, помещичьей собственности на землю, с религ. преследованиями в Европ. России, положив начало изучению феномена урало-сиб. старообрядчества. Он считал, что стихийный процесс освоения Сибири в условиях борьбы с климат. трудностями, использования опыта мест. «племен» привел к неизбежному этнич. смешению с этими последними, к созданию особой «европейско-сибирской» разновидности рус. народа. Эти выводы во многом разделяли сиб. областники, и в первую очередь Н.М. Ядринцев. Он подчеркивал, что после похода Ермака и после потока хлынувших за Урал «гулящих людей» прочное освоение Сибири дала лишь земледельческая вольнонародная колонизация. Однако докум. обоснования этого вывода Н.М. Ядринцев не дал.

Обоснование значения побега в развитии сиб. земледелия появилось в трудах знатока арх. документов П.Н. Буцинского, отнюдь не принадлежавшего к демокр. И. и подчеркивавшего важность не только вольнонарод. земледел. колонизации, но и усилий гос-ва и Церкви. П.Н. Буцинский считал, что центр. и, особенно, мест. власти реально покровительствовали беглецам, разрешая принимать их на поселение. Историк одним из первых обратил внимание на источники, характеризующие быт первых рус. насельников края.

С.В. Бахрушин, использовав выводы П.Н. Буцинского, создал с привлечением широкого круга докум. и нарративных источников свою концепцию. Вслед за Г.Ф. Миллером он особо отметил роль вековых трансуральских путей для развития торговли и рус. промыслов, а также важнейшее значение пушнины при освоении Сибири. В числе первых С.В. Бахрушин исследовал теневые стороны воеводской администрации, плюсы и минусы деят-ти воевод-реформаторов Ю.Я. Сулешова и П.И. Годунова, особенности освоения Сибири служилыми. Он считал, что областники преувеличивали роль вольнонарод. колонизации, особенно на первых этапах освоения региона, и что вообще до 1861 земледел. крест. колонизация не была основной. Сначала на его построения оказывала опред. влияние теория Н.А. Рожкова и М.Н. Покровского о связи крепостнич. системы России с «торговым капитализмом». Перенося ее положения на Сибирь, он отводил особую роль в освоении края круп. купеч. капиталам, быстрому росту товарно-ден. отношений. Позднее историк смягчил эту свою позицию, признав значение крест. поселений в колонизации Вост. Сибири.

Детальное изучение земледел. колонизации Сибири на основе значит. массива документов предпринял В.И. Шунков. Ему удалось доказать, что уже в XVII в. крест. переселения за Урал, прежде всего вольные, но также и организуемые пр-вом, привели к созданию осн. земледел. р-нов, оседлого слоя землепашцев. Гл. причиной массового ухода рус. населения в вост. регионы страны В.И. Шунков считал крепостное право, в числе причин он называл также наличие в Сибири огромного фонда пригодных для с.-х. освоения земель.

Миграц. потоки кон. XVI – нач. XVIII в. на Енисей изучал В.А. Александров. Он доказал, что массовое проникновение русских на Енисей принимало формы как промысл. движения, так и крест. земледел. освоения, размах к-рого объяснялся стремлением крестьян Европ. России к личной свободе и земел. собственности. Уже с 1640-х гг. наблюдалось масштаб. превращение пришлого населения в оседлое, и с 1680-х гг. естеств. прирост этого последнего стал гл. фактором, определявшим демогр. обстановку в крае. В.А. Александров посвятил моногр. исслед-е ситуации на дальневост. рубежах России во 2-й пол. XVII в., роли казаков в присоединении и колонизации этих территорий. Внешнеполит. аспекты этого процесса нашли отражение в фундамент. трудах и публикациях источников, осуществленных В.С. Мясниковым.

Видное место в изучении колонизац. потоков на восток от Урала принадлежит А.А. Преображенскому. Ему удалось сопоставить места выхода переселенцев с местами их расселения в Сибири. Оказалось, что черносошные (гос.) крестьяне Рус. Севера заселяли сев. и частично центр. уезды Урала и Сибири, тогда как помещичьи крестьяне, составлявшие с сер. XVII в. заметную часть мигрантов, обычно направлялись на юг Сибири. Историк одним из первых стал исследовать внутрисиб. миграции и показал, что по мере изменения воен. обстановки шел переток населения в более благоприятные для земледелия юж. и вост. р-ны. Как и большинство сов. историков, А.А. Преображенский подчеркивает значение и вольнонародной, и правительств. колонизации – тот массив текстов, с к-рым теперь работают историки (прежде всего документы Сибирского приказа и воеводских изб), не позволяет делать категорические выводы о подавляющем господстве одной из этих форм, но диктует тезис о преимущественной роли крест. инициативы даже для вполне легальных внутр. миграций.

В работах М.М. Громыко большое внимание уделено мало исследованному ранее периоду 1730–80-х гг. Зачастую впервые привлекая огромный фактич. материал источников этого времени, М.М. Громыко проанализировала дальнейшее развитие миграц. процессов в Зап. Сибири – освоение юж. лесостепных и степ. регионов в поисках удобных для землепашества незаселенных земель, влияние развития круп. пром-ти Алтая на опережающий рост населения в Колывано-Воскресенском горном окр. Хотя стремление гос-ва прикрепить переселенцев к земле должно было сдерживать вольную колонизацию, на юге Сибири пограничные интересы и забота об обеспечении раб. силой заводов и рудников заставляли администрацию легализовать крест. инициативу. «И вольная, и смешанная формы колонизации, – доказывает М.М. Громыко, – осуществлялись в основном сибирским крестьянством, выходцами из ранее освоенных территорий».

Этот вывод для XVIII – 1-й пол. XIX в. был подтвержден исслед-ями Ю.С. Булыгина (Алтай), Н.Г. Аполловой (Прииртышье), Г.Ф. Быкони (Приенисейский кр.). К подоб. выводу пришла и Н.А. Миненко, детально проанализировав движение в указ. период рус. населения Сев. Приобья. Н.Н. Покровский, изучив специфич. консисторские и старообрядч. источники, вслед за К.В. Чистовым показал роль системы тайных укрытий беглецов в колонизации юга Сибири.


Крестьянство и сельское хозяйство. Материалы акад. экспедиций XVIII в., и прежде всего труды, и дневники Г.Ф. Миллера, дали науке огромное кол-во фактов о числ. и расселении сиб. крестьян, их занятиях, повинностях, обществ. сознании и быте. В частн., оказалось, что реальная заселенность юга Сибири была порой в 1,5–2 раза выше той, что давала налог. (ревизская) статистика. Однако эти данные не скоро стали использоваться профессионалами-историками след. веков. Гораздо больше историки писали о совр. им крест-ве, спорили о степени его зажиточности и свободы, об уровне развития с. х.

Но уже в «Историческом обозрении Сибири» П.А. Словцова (1886) на базе анализа источников высказываются суждения о прошлом земледелия и крест-ва, о недостаточном правительств. стимулировании развития с. х., о традиц. поисках земледельцами условий минимальной обремененности налогами их реальной собственности на землю. А.П. Щапов впервые обращает внимание на важнейшее место в истории сиб. крест-ва, традиционно занимаемое сел. общиной.

В том же направлении анализируется прошлое в трудах областников Н.М. Ядринцева и Г.Н. Потанина. Первый писал о том, что мигрировавшие на восток земледельцы принесли с Рус. Севера в Сибирь этот древний обществ. институт вместе с навыками труда в суровых природ. условиях, но без крепостного права. Это привело к тому, что землепашец за Уралом был, по справедливому мнению областников, куда зажиточнее центральнорусского и имел опред. возможности защиты своих интересов. Среди слагаемых их успеха Н.М. Ядринцев отмечал такие факторы: «новая страна, незаповедные леса, свободный труд и отсутствие крепостного права». Г.Н. Потанин во время своих экспедиций по югу Сибири собрал немало ценного материала об истории быта, верований корен. и пришлых сибиряков, о хоз. деят-ти крест. семьи и ее традициях. Областников тревожило замеченное ими имуществ. расслоение общины, появление «сельской владетельной аристократии» и бедноты. Одной из гл. причин этого они называли «подчинение Сибири московским капиталистам», усиление налог. гнета. Сиб. беды вызывались, по их мнению, эксплуатацией Центром своей вост. колонии.

Крупнейший проф. историк народнич. направления В.И. Семевский, детально анализировавший прошлое гос. деревни, немало внимания уделил Сибири. Привлекая обильный арх. материал, он с осуждением писал об обременит. податях и повинностях землепашцев востока России, о причинах кризиса 1760-х гг. в отношениях землевладельцев с монастыр. и заводскими крестьянами. В то же время он считал положение тех и других близким к ситуации в гос. деревне и не причислял их к крепостному населению империи. Подчеркивая генетич. связь сиб. общины с поморской, историк впервые отметил и важное различие: почти полное отсутствие в Сибири такого важного общинного института, как земельные переделы. Др. народнич. историк, Н.М. Зобнин, не разделял взглядов В.И. Семевского на заводскую деревню, хотя критика тяжелых повинностей у обоих исследователей близка. Н.М. Зобнин тем не менее решительно причислял к категории крепостных алт. крестьян, приписанных к заводам, а заводские отработки называл барщиной.

Историк монархич. направления, магистр богословия Томского ун-та Д.Н. Беликов, изучавший историю Томского кр. XVII–XVIII вв., счел себя обязанным обнародовать данные источников о тяжести повинностей монастыр. крестьян, но в то же время справедливо подчеркивал, что защита со стороны монастыр. властей от произвола гос. чиновников позволяла крестьянам вполне успешно вести хоз-во. Наоборот, харьковский проф. П.Н. Буцинский в монографии о первых насельниках Сибири утверждал, анализируя положение гос. крестьян XVI–XVII вв., что «государь относился к крестьянам далекой своей вотчины как прекрасный домохозяин к своему хозяйству».

С.В. Бахрушин, рассматривая сиб. крест-во с позиций упомянутой выше общей концепции, изучил основание земледельческих и промысл. слобод частн. лицами – слободчиками. Он говорил об этом как о раннем проявлении бурж. по сути предпринимательства в с. х., называя слободчиков «капиталистами», а их поселенцев «фермерами». В исслед-и документов по истории Красноярского у. в XVII в. и в др. работах ученый касался положения гос. крестьян, решительно считая их крепостными.

Эту позицию С.В. Бахрушина вынужден был учесть при защите докт. дис., посвящ. сиб. земледелию, В.И. Шунков. Но позднее он вернулся к своим первонач. взглядам на жителей гос. земель востока России как на лично свободных, а не крепостных. В 1960-х гг., особенно при работе над акад. «Историей Сибири», он решительно заявил, что феод. гнет в деревне «не достиг в Сибири тех грубых форм крепостничества, которые были характерны для Центральной России». Начав с утверждения о том, что сиб. хлебопашцы «были прикреплены к обрабатываемому участку земли», ученый затем пришел к выводу о существовании возможности «замены одного тяглеца другим».

Важным вкладом В.И. Шункова в сибиреведение явилось определение им на массовом арх. материале осн. земледел. р-нов и их хоз. потенциала, набора с.-х. культур, способов ведения хлебопашества и скот-ва. Для сегодняшней науки остаются базовыми (хотя и с нек-рыми поправками) сделанные им подсчеты размеров легал. запашки в Верхотурско-Тобольском, Томско-Кузнецком, Енисейском, Ленском и Амурском р-нах.

Дальнейшей разработкой этих проблем занимались В.Н. Шерстобоев – для Илимской пашни, З.Я. Бояршинова – для Томского у., В.А. Александров – для Енисейского у., В.И. Иванов – для Ленской пашни. При этом В.Н. Шерстобоев и В.А. Александров изначально исходили из тезиса о личной свободе землепашца в наиболее масштаб. секторе сиб. крест. хоз-ва – в гос. деревне, о распространенности практики передачи надела одним тяглецом другому. З.Я. Бояршинова впервые на массовом арх. материале доказала, что долгое время запашка служилых людей не уступала запашке гос. крестьян, а поначалу даже превосходила ее. В 1980-х гг. этот вывод был для всей Зап. Сибири подтвержден в фундамент. исслед-и Н.И. Никитина о сиб. служилых людях. В позднейших работах Д.Я. Резуна исследовалась генеалогия родов казачьих землевладельцев. О роли в освоении Сибири служилых польско-литов. происхождения писал И.Р. Соколовский.

М.М. Громыко, изучив документы, характеризующие зап.-сиб. деревню XVIII–XIX вв., решительно не согласилась с «приписыванием крепостного состояния государственному крестьянину». В то же время она не считала сиб. крестьянина полноправным собственником обрабатываемой земли, подчеркивая, что верховная собственность на землю принадлежала феод. гос-ву. Значительно дальше пошел Г.Ф. Быконя, применив к таким землям имевшую тогда нек-рое хождение теорию собственности, «разделенной» между землепашцем и феодалом. Однако др. исследователи не поддержали этой его концепции. Работами В.А. Александрова, М.М. Громыко, Н. А. Миненко в сибиреведении закрепилась концепция о развитии в Сибири системы гос. феодализма.

Ист. наука постепенно накапливала источники, содержащие сведения и о 2 особых категориях урало-сиб. крест-ва – о жителях вотчин церковных и жителях сел, приписанных к заводам. Исследовав столбцы приказного делопроизв-ва XVII в., П.Н. Буцинский пришел к выводу, что с. х. Тобольского архиерейского дома и нек-рых монастырей имело довольно значит. размеры и было передовым по своей орг-ции и уровню. По мнению В.И. Шункова, создание монастыр. вотчин на востоке от Урала шло в осн. теми же путями, что и на западе от него – через гос. пожалования, дарение, покупку, захваты; монастыр. хоз-ва строились гл. обр. на труде крепостного хар-ра. Л.П. Шорохов в работе о сиб. монастырях был близок к этой концепции; он первым нарисовал картину последоват. роста земел. владений церк. вотчин в XVII–XVIII вв. и последствий их секуляризации в 1764. Но уже А.А. Преображенский на значит. материале источников доказал, что в урало-сиб. монастырях существовал более мягкий правовой и хоз. режим, чем в монастырях Европ. России. В исслед-ях урал. историков И.Л. Маньковой и др. приводятся наблюдения о том, что урал. и зап.-сиб. монастыри играли положит. роль в освоении сиб. земель: здесь переселенцы за неск. лет могли хозяйственно окрепнуть, легализоваться и затем, сдав свое тягло новым пришельцам, мигрировать на восток.

Первым положение приписных крестьян заводов Урала, Алтая и Забайкалья детально обследовал В.И. Семевский. В рамках народнич. И. он уделил большое внимание тяжелым условиям труда и быта этих крестьян, сблизив их с крепостными крестьянами Европ. России. Этой же концепции в 1940–50-х гг. придерживались З.Г. Карпенко, А.П. Бородавкин, Ю.С. Булыгин и др. Но в более поздних трудах М.М. Громыко, Г.П. Жидкова, Н.А. Миненко, как и в акад. «Истории Сибири» (1968), господствует тезис о том, что приписка гос. крестьян к заводам хотя и ухудшала их положение, вызывала протесты, она все же не привела к установлению крепостной зависимости.

Т.С. Мамсик изучала историю крест. побегов и колонизации Приобья и Алтая в кон. XVIII–XIX в. На основе сплошного привлечения объемных материалов волостной статистики она успешно исследует подворную, посемейную историю поселений региона. Осн. вклад Т.С. Мамсик в новейшую И.: реконструкция соц. структуры сиб. крест-ва и анализ экон. отношений, к-рый привел ее к выводу об отсутствии в Сибири в доиндустр. период т. н. госфеодализма, многоукладном хар-ре аграр. экономики.


Городское население, промышленность, торговля. Обильные источники по истории сиб. городов были собраны Г.Ф. Миллером, предпринявшим массовое копирование документов из архивов 22 городов востока России. Обобщив этот огромный массив в своей «Истории Сибири», Г.Ф. Миллер впервые представил последоват. обзор возникновения и развития городов и острогов региона, описал смену торг. путей, состав товаров на мест. рынках, сиб. промыслы и горнодобыв. пром-ть. Деловая переписка воевод с Центром позволила ему говорить о решающей роли усилий гос. власти в становлении и упрочении города.

Историей сиб. городов занимался П.Н. Буцинский. Он подробно описал сиб. город 1-й пол. XIX в., проанализировал причины расцвета и упадка Мангазеи, знаменитого центра пушной торговли.

П.А. Словцов, подчеркивая зависимость гор. жизни от правительств. распоряжений, инициативы властей, выделял 3 этапа становления круп. пром-ти: эпоху Петра I, царствование Елизаветы Петровны и время Екатерины II. В то же время он решительно осуждал крепостнич. стеснения торг.-пром. развития, одобрял ликвидацию внутр. таможен в 1753 и гос. монополии на торговлю с Китаем в 1762.

Декабрист Г.С. Батеньков, являясь сторонником развития частн. инициативы и свободы пром-ти и торговли, считал, что благодаря подъему золотопром-ти в нач. XIX в. «азиатский элемент жизни» начал уступать место «новому, более образованному, нравственному и рациональному» – «европейскому».

Областники Н.М. Ядринцев, Г.Н. Потанин, П.М. Головачев беды сиб. города связывали прежде всего с игом моск. буржуазии, насилиями центр. и мест. властей, с насаждавшимися ими крепостнич. порядками. Они осуждали такие порядки на заводах Алтая, но писали и о закабалении рабочих частн. промышленниками на зол. приисках. О сходных процессах писал и ссыльный большевик В.А. Ватин, изучивший богатый архив Минусинского музея. Он объяснял упадок горной пром-ти в Минусинском кр. в кон. XVIII в. господством принуд. труда.

С.В. Бахрушин в своих ранних работах исследовал торг.-пром. колонизацию Сибири. Он относил складывание всерос. рынка к XVII в. и отмечал значит. роль круп. моск. капитала и его агентов в орг-ции пушного промысла и возникновении соц. конфликтов между сиб. промысловиками и купцами Москвы. В 1930–40-х гг. С.В. Бахрушин, пересмотрев свою концепцию торг. капитала под влиянием официоз. критики, стал рассматривать этот капитал в кач-ве подчиненного, обслуживавшего феод.-крепостнич. систему.

С сер. 1950-х гг. в сов. сибиреведении появляется ряд работ, посвященных истории отд. городов. З.В. Бояршинова подробно исследовала раннюю историю Томска и Кузнецка: их возникновение, складывание гор. населения, его занятия, торг. связи. В.А. Александров на базе документов Сибирского приказа и воеводских изб проделал подобную работу применительно к Енисейску. О.Н. Вилков обратился к такому важному источнику, как тамож. книги XVII в., и пришел к выводу об ускоренном развитии в Тобольске промыслов, прошедших стадии от домаш. произв-ва, ремесла, мелк. товарного произв-ва до 1-х предприятий мануфактур. типа. Изучение и публикация сиб. тамож. книг были продолжены Д.Я. Резуном, А.А. Люцидарской и В.Н. Куриловым, писавшими о быстрых темпах развития ремесла и торговли. В то же время этим исследователям приходилось говорить о том, что для сиб. города была обязательна «стадия аграрного центра», что с. х. играло немалую роль в его экономике. В обобщающем акад. труде «Рабочий класс Сибири в дооктябрьский период» (1982) З.Г. Карпенко, Д.Я. Резун, В.П. Зиновьев и др. дали общую картину развития сиб. города; здесь прозвучал вывод о том, что даже наиболее развитая отрасль сиб. гор. пром-ти – обрабатывающая – только во 2-й четв. XVIII в. вступила в мануфактур. период.

Комплекс. исслед-е истории городов Зап. Сибири в период 1770–1860-х гг. предпринял А.Р. Ивонин. Он охарактеризовал показатели роста городов, динамику их демогр. характеристик, сослов. групп, этапы развития рыночных отношений; определил направление эволюции этих городов как переход от добуржуазного к раннебуржуазному уровню.

П.Н. Павлов впервые произвел сплошную обработку ясачных книг и др. источников о сиб. пушном промысле и вместо общих рассуждений о большой его роли в сиб. и общерос. экономике привел достаточно точные конкрет. цифры, свидетельствующие об этом.

Г.П. Жидков и А.П. Бородавкин изучали горно-пром. произв-во Алтая и Забайкалья в XVIII–XIX вв. и доказывали положение о его докапиталистич. хар-ре. Г.П. Жидков считал, что к 1861 это произв-во демонстрировало явные признаки разложения феод.-крепостнич. системы на заводах и рудниках, тогда как А.П. Бородавкин пришел к выводу о том, что данная система еще далеко не исчерпала себя.

Уже в 1970-х гг. М.М. Громыко демонстрировала на ряде примеров большую перспективность изучения генеалогии купеч. династий, их вклада в экономику и культуру своих городов. Однако подоб. работы более широко развернулись лишь в 1990-е гг. исслед-ями В.П. Бойко, Н.И. Гавриловой, Ю.М. Гончарова, О.А. Задорожной, Е.А. Зуевой, А.А. Жирова, А.Г. Киселева, Е.В. Комлевой, Т.В. Копцевой, П.Н. Мешалкина, В.Н. Разгона, В.А. Скубневского, А.В. Старцева, Е.Г. Швец, И.А. Щукина и др. 1-м опытом обобщающего исслед-я в этой сфере стала издававшаяся под рук-вом Д.Я. Резуна «Краткая энциклопедия по истории купечества и коммерции в Сибири».


Коренные народы. Рос. акад. наука с самого своего возникновения уделяла значит. внимание изучению истории, языка, верований, быта сиб. корен. народов. В составленных Г.Ф. Миллером анкетах и инструкциях – плане работ Второй Камчатской экспедиции – эти вопросы занимали ведущее место. Собранные Г.Ф. Миллером в Сибири материалы нашли отражение в его науч. трудах, но до сих пор еще полностью не исчерпаны исследователями, особенно это касается его этногр. описания осн. народов Сибири. Г.Ф. Миллер не видел необходимости скрывать случаи применения насилия при вхождении корен. народов в состав империи, считая их общепринятой практикой. Он ввел в науч. оборот деловую переписку, донесения служилых людей, землепроходцев о таких случаях. В то же время Г.Ф. Миллер отмечал, что рос. пр-во предпочитало обходиться с ясачными «тихостью, ласковым уговариванием».

Большое значение для изучения истории корен. народов имеют экспедиц. описания и науч. труды П.С. Палласа, И.Г. Георги, В. Зуева и др.

В XIX в. продолжается традиция изучения корен. народов Сибири науч. экспедициями (А. Гумбольдт, 1829; А. Миддендорф, 1843–44). С.-Петербург является в это время центром, науч. школы к-рого по лингвистике, фольклору, этнографии, истории угро-фин., монг., самодийских народов Сибири широко известны междунар. сообществу ученых. Этими же проблемами занимаются и мест. краеведы. Своего значения и сегодня не утратили наблюдения над алт. народами, сделанные в сер. XIX в. С.И. Гуляевым.

Историей «инородческого вопроса» на востоке страны интересовались и областники. Н.М. Ядринцев писал о применении насилия при включении корен. народов Сибири в состав России. Он считал, что на этапе завоевания Сибири произошло «усмирение инородцев», в XVII – нач. XIX в. была установлена опека над корен. жителями, но «в число равноправных подданных» они так и не были включены. Современное ему состояние «инородцев» Н.М. Ядринцев характеризовал как «вымирание», «уменьшение» числ. и «постоянное обеднение». Резкость этих оценок связана с общей теорией областников о Сибири как о бесправной, угнетаемой колонии Москвы.

Др. исследователи XIX в. обращали внимание на взаимосвязь фискал. политики гос-ва с политикой защиты ясачного населения от земел. захватов со стороны рус. населения и злоупотреблений со стороны гос. администрации. Их особое внимание привлекала реформа М.М. Сперанского. Ссыльный большевик правовед В.А. Ватин провел фундамент. анализ Устава об управлении инородцами (1822), выявив противоречивость и нек-рые слабые стороны этого законодат. акта.

В 1910–30-х гг. к изучению истории корен. народов Сибири обратился С.В. Бахрушин. На большом арх. материале он реконструировал историю сиб. служилых татар, хантов, манси, ненцев и энцев, енисейских киргизов и якутов в XVII в. Ученый был сторонником концепции насильств. включения корен. народов в состав России, но отмечал, что уже в ходе похода Ермака княжества хантов и манси выступили союзниками русских в разгроме Сибирского ханства, значит. часть татар в кон. XVI – нач. XVII в. вошла в состав привилегир. служилого сословия, др. народы сохранили значит. автономию. Охранит. политику самодержавия С.В. Бахрушин объяснял как фискал. интересами, так и стремлением стимулировать новых подданных к мирному взаимодействию с рус. населением.

В 1938 моногр. исслед-е истории бурят-монголов предпринял А.П. Окладников. Он широко использовал не только археол. и этногр. материал, но и приказное делопроизв-во XVII в., последующие офиц. документы, рус. и кит. летописи, «Историю Сибири» С.У. Ремезова. С сер. 1960-х гг. А.П. Окладников курировал ист.-филол. подразделения СО АН СССР и мн. способствовал изучению языка, лит., истории сиб. народов акад. наукой не только в Новосибирске, но и в Иркутске, Улан-Удэ, Абакане, Якутске, Владивостоке.

На основе ясачных ведомостей классич. исслед-е родо-племенного состава народов Сибири провел Б.О. Долгих. Его результатом стало определение числ. как отд. народов, так и всего автохтонного населения Сибири в кон. XVII в. – ок. 217 тыс. чел. Б.О. Долгих пришел к выводу, что в процессе включения Сибири в состав Российского гос-ва в XVII в. числ. ни одного из корен. народов не уменьшилась.

В 1960–80-х гг. моногр. исслед-я по истории корен. народов Сиб. Севера осуществили И.С. Гурвич, Н.А. Миненко, Л.В. Хомич и В.Г. Марченко, тюркоязычного населения Зап. Сибири – Ф.Т. Валеев и Н.А. Томилов, бурят-монголов – Е. М. Залкинд, якутов – Ф.Г. Сафронов, В.Н. Иванов и В.Ф. Иванов, алтайцев и хакасов – Л.П. Потапов, коряков – И.С. Вдовин. В 1990-х гг. состав и числ. корен. народов Сибири изучал С.Г. Скобелев. Историки пришли к выводу о росте числ. аборигенов, совершенствовании соц. отношений и развитии их хоз-ва на протяжении 3 столетий. Большое внимание они уделили родо-племенному составу, географии расселения, мат. и духов. культуре корен. народов.

В кон. 1970-х – 1990-е гг. появились работы М.М. Федорова, Л.М. Дамешека и А.Ю. Конева, посвященные правовому статусу корен. народов Сибири в XVII–XIX вв. Авторы пришли к выводу, что в кон. XVI – нач. XVIII в. произошло включение земель корен. народов в состав России и юр. закрепление подданства этих народов, связанное с ясачной податью. Русские использовали исторически сложившиеся соц. и властные институты аборигенов, обеспечив привилегир. положение их знати. В 1720–1810-х гг. развивались соц. отношения у корен. народов, происходила адаптация к рос. адм.-фискал. политике. После реформы М.М. Сперанского закрепляется особая система «инородческого» самоупр-ния и судоустройства, ускоряется процесс трансформации обычаев в обычное право, особый правовой статус корен. народов (оседлых, кочевых и бродячих) приобретает черты сословного.

А.Х. Элерт в 1980-х гг. начал последовательно выявлять, расшифровывать, вводить в науч. оборот и анализировать обшир. материалы Г.Ф. Миллера о сиб. народах. Среди них – фундамент. исслед-е «Описание сибирских народов», насыщенное уник. данными по истории корен. народов Сибири, их этнич. составу, числ., расселению, духов. и мат. культуре, по абориг. топонимике.


Государственное управление. В «Истории Сибири» Г.Ф. Миллера по документам сиб. архивов прослеживаются процессы складывания и развития системы воеводского упр-ния регионом, к-рые шли параллельно с созданием сети городов и острогов. Проблема эффективности этой системы здесь почти не затрагивается, возможно, по цензур. соображениям. Но в своих неизданных этногр. трудах Г.Ф. Миллер акцентирует внимание на недостатках системы гос. упр-ния Сибирью: на насилиях и подчас слабой компетенции воевод, коррумпированности приказного аппарата, и не только одного его. Он пишет и о незаконных действиях, корыстолюбии выполнявших воеводскую волю служилых людей. При этом подчеркивает: качество воеводского упр-ния значительно снижается по направлению с запада на восток Сибири – растет его бесконтрольность, ухудшаются личные характеристики управленцев.

Декабристу В.И. Штейнгелю принадлежат рассказы о иркут. генерал-губернаторах, их взаимоотношениях с царем, подчиненными и мест. об-вом в 1765–1819. В.И. Штейнгель пишет, что генерал-губернаторы и губернаторы пытались заботиться о вверенном им крае. Однако оценка их деят-ти зависела только от верхов. власти и определялась зачастую пристрастием и доносами. Такое положение, с одной стороны, превращало генерал-губернаторов и губернаторов во всевластных хозяев подведомств. им чиновников, населения и подчас даже Церкви; с др. стороны, приводило к тому, что эти правители, опасаясь доносов на себя в столицу, самым жестоким образом подавляли возможную оппозицию.

П.А. Словцов признавал большую роль гос. власти в заселении и освоении Сибири. Однако он указывал на многочисл. злоупотребления мест. администрации и объяснял их пробелами в законодат-ве и его противоречивостью, отсутствием правовой культуры в стране, стремлением чиновников поддерживать роскошную жизнь.

Н.М. Ядринцев рассматривал адм. политику самодержавия в Сибири как часть его «колониальной» политики. Центр. власти и насажденная ими воеводская система упр-ния, по его мнению, сыграли в колонизации Сибири отрицат. роль, создали систему угнетения мест. населения.

Свою концепцию истории упр-ния Сибирью имел В.И. Вагин, занимавшийся исслед-ем реформы М.М. Сперанского. Он считал, что первыми рус. насельниками Сибири было установлено общинное (мирское) самоупр-ние по образцу казачьих и новгород. поселений. Пришедший ему на смену гос. порядок сломал эту демокр. систему, но жесткое воеводское упр-ние вызывало протесты населения. Крайняя коррумпированность и неэффективность этого упр-ния привела в нач. XIX в. к попытке его реформирования, внедрения в практику гос. аппарата начал законности, для чего М.М. Сперанским и было составлено «Учреждение для управления сибирских губерний».

Яркие страницы посвятил управленческой практике сиб. воевод С.В. Бахрушин. Он дал запоминающиеся персон. характеристики энергичным тобол. воеводам Ю.Я. Сулешову и П.И. Годунову и проанализировал их успешные и неудачные реформы, попытки ввести единообразные нормативы и налоги, увеличив одновр. прибыль казны. С.В. Бахрушин показал также зависимость воеводского упр-ния XVII в. от мирского самоупр-ния служилых и торг.-пром. людей. В статьях о П. Хмелевском и А.Ф. Палицыне, написанных не только с докум. точностью, но и талантливо, историк проанализировал значение мест. «служилой аристократии» в упр-нии.

На материалах Илимского у. XVII–XVIII вв. исслед-е воеводского упр-ния провел В.Н. Шерстобоев. Он показал значение правительств. политики для заселения и земледел. освоения края, писал о взаимоотношениях воеводского упр-ния и мирского самоупр-ния при решении этих проблем в XVII в. Историю мест. упр-ния XVIII в. историк охарактеризовал как «век пышного расцвета бюрократизма», к к-рому привело «централизованное абсолютистское руководство закрепощенной страной посредством чиновников и отсутствие самоуправления».

Систему упр-ния Сибири в XVIII в. изучала Л.С. Рафиенко. Она писала о «перемещении центра тяжести областного управления на места», «унификации и централизации областного аппарата управления» «в русле процесса становления бюрократического аппарата абсолютной монархии». Отдаленность Сибири и почти полное отсутствие в ней помещичьего землевладения, по ее мнению, привели к усилению значения мест. органов, концентрации огромной власти в руках губернатора. Исследовательница отметила соц. неоднородность сиб. бюрократии: высшая – из дворян; средняя – из беспоместных дворян и «сибирских дворян, выходцев из служилого сословия»; канц. служители – «из податных сословий».

В.В. Рабцевич проанализировала историю сиб. упр-ния в 1780-х гг. – 1-й пол. XIX в. По ее мнению, в этот период «местный государственный аппарат превратился в массовую специализированную, иерархически организованную систему». Реформы гор. и крест. самоупр-ния закрепили «взаимоотношения как между государственной и выборной властью, так и между различными звеньями системы органов самоуправления... по принципу централизма, который предусматривал подчинение выборной администрации государству». Однако выборные органы позволяли горожанам и крестьянам «использовать пассивные формы протеста». В.В. Рабцевич составила справочник по упр-нию Сибирью за кон. XVIII – 1-ю пол. XIX в.

Г.Ф. Быконя проследил изменения в адм.-тер. делении, системе упр-ния и составе чиновников Вост. Сибири в 1720–1810-е гг. Он считал, что «правительство стремилось монопольно присваивать имеющиеся в Сибири богатства», т. к. «корпоративно-классовые задачи легче было выдать за общегосударственные интересы». Гл. соц. опорой царизма в осуществлении этой политики было воен.-бюрокр. дворянство, формировавшееся из беспоместных и малопоместных дворян Европ. России и привилегир. прослойки сиб. служилых людей. Историк подчеркивал, что «местное управление носило ярко выраженный военно-бюрократический характер, а все чиновничество было военизировано».

В своей монографии 1991 В.А. Александров и Н.Н. Покровский на массовом материале архив. документов (и прежде всего розысков о жалобах населения на воевод) проанализировали создание в кон. XVI – 1-й пол. XVII в. системы упр-ния Сибирью как института рос. сословно-представительной монархии, основанной на реальном взаимодействии воеводской администрации с земскими мирами служилых, крестьян, посадских и с соц. структурами корен. народов. Отдаленность региона, его малая заселенность и относит. слабость гос. органов упр-ния неизбежно приводили к тому, что этим последним не под силу было осуществлять важные управленч. функции без опоры на мирские институты. Но свидетельства источников об осн. направлениях этого взаимодействия, о заинтересованности Москвы хоть в каком-то мирском контроле над произволом воевод соседствовали с многочисл. фактами острых конфликтов между мирами и воеводами, подчас перераставших в вооруж. противостояние.

Е.В. Вершинин, опираясь на наказы, получаемые воеводами из Москвы, и на их отписки в Центр, посчитал преувеличенной роль миров в монографии В.А. Александрова и Н.Н. Покровского. Он провел исслед-е компетенции сиб. воевод, принципов подбора служилых людей «по отечеству» на воеводские должности и материального обеспечения их службы, адм.-фискал. и судеб. деят-ти воевод. Историк пришел к выводу, что центр. и воеводская власть сыграла решающую роль в колонизации Сибири.

С Е.В. Вершининым не согласился М.О. Акишин. По его мнению, в условиях присоединения Сибири воеводское упр-ние оказалось эффективным лишь потому, что позволило реализовать союз власти и об-ва при решении проблем включения абориг. народов в состав подданных рус. монарха, заселения и хоз. освоения края. При этом государевы служилые люди сохранили мн. традиции вольных казаков и энергично выступали против должностной преступности, характерной для воеводского упр-ния.

Систему упр-ния Вост. Сибирью в XIX в. детально исследовала Н.П. Матханова. На массовых источниках она провела комплекс. изучение адм. аппарата, его структуры, функций, динамики, кадр. корпуса. Ею выявлено существование в механизме упр-ния регионом 2 иерархий – формальной, опирающейся на служеб. взаимодействие чинов офиц. управленч. пирамиды, и неформальной, построенной на личных дружеских связях, предпочтениях и зачастую игравшей в реальной практике не меньшую роль, чем первая. Это относилось и к лицам, не входившим в состав администрации, но оказывавшим подчас немалое воздействие на ее политику. Вывод этот подкреплен рядом ярких биогр. очерков, в к-рых дается объективная оценка роли управленцев в тогдашних обстоятельствах места и времени. Н.П. Матханова проанализировала реформы Н.Н. Муравьева-Амурского, стремившегося в дореформенной России улучшить адм.-территор. деление, структуру гос. аппарата Приамурья и положившего нач. фактич. освоению региона. Ею прослежена роль института генерал-губернаторства как связующего звена между Центром и регионом, не раз дававшего возможность донести до имп. престола известия о нуждах края.

Исслед-е механизмов упр-ния в широком геогр. (вся Сибирь) и хронол. (нач. XIX – нач. XX в.) диапазоне провел А.В. Ремнев. Проследив эволюцию правительств. политики, он пришел к выводу, что одной из гл. причин низкой результативности адм. реформ являлось стойкое недоверие Центра к сиб. общественности и мест. администрации. Попытки найти оптимальное соотношение территор. и отрасл. принципов без широкой опоры на мест. силы были обречены на провал. Политика «имперского регионализма» не давала возможности решить кадр. проблемы аппарата упр-ния, вопрос о применимости общих законов к реальным мест. условиям. А.В. Ремнев обратил внимание на сложность отношений между генерал-губернаторами и губернаторами, этими последними и членами советов гл. упр-ний.


Православие, Церковь, старообрядчество. Впервые сведения о распространении православия в Сибири, церк. стр-ве, монастырях, содержавшиеся в сиб. летописях и гор. архивах, собрал и обобщил Г.Ф. Миллер. Он изложил на осн. этих данных историю создания Тобольской епархии, подчеркнув важную роль в этом деле отца государя Патр. Филарета.

В нач. XIX в. о роли Церкви в колонизации Сибири, в жизни сибиряков писал П.А. Словцов. Появление церквей в Сибири он считал заслугой царя Бориса. Связывая создание Тобольской епархии с заботами «благочестивого царя Михаила» и Патр. Филарета, он подчеркивал, что они стремились при этом к искоренению среди первых рус. насельников Сибири таких пороков, как пьянство, многоженство, к укреплению авторитета приходского духовенства, на к-рое падала гл. забота о добром поведении сибиряков. П.А. Словцов рассказывал о миссионер. деят-ти Церкви, в первую очередь о стараниях митр. Филофея; он считал, что «вселенский замысел Петра о распространении православия» не мог быть успешным, ибо здесь требовалась постепенная просвет. работа миссий.

Проблемам сиб. церкви XVII в. и биографиям ее первых архиереев посвятил свои труды харьк. историк П.Н. Буцинский. Обнаружив переписку царя и патриарха по поводу создания Тобольской епархии и назначения ее главой архиеп. Киприана, П.Н. Буцинский смог доказать решающую роль моск. властей в этом важном деле, отметить появление разногласий между сиб. воеводами и церк. администрацией.

В своих публикациях арх. материалов касались сиб. церк. быта историки Н.Н. Оглоблин и М.К. Петровский.

Наиболее многочисл. группу исследователей 2-й пол. XIX – XX в., занимавшихся проблемами православия в Сибири, составили церк. историки А.И. Сулоцкий, Н. Абрамов, П. Громов, Д.Н. Беликов и др. Д.Н. Беликову принадлежат первые моногр. исслед-я томск. старообрядчества, в основу к-рых легли материалы мест. церк. архивов. В это же время осуществлялись публикации новых источников об истории сиб. епархий (напр., издание Мелетием (Якимовым) в 1875 сб. «Древние церковные грамоты Восточно-Сибирского края» и др.).

После 1917, когда объективные исслед-я по церк. истории были крайне затруднены, И. этой темы надолго прерывается. Чуть ли не единств. исключениями являются монография Е.Э. Бломквист и Н.П. Гриньковой (1930) о бухтарминских староверах, основанная на материалах их этногр. экспедиции, но богатая также общеист. сведениями, а также работа А.Г. Базанова (1936), исследовавшего вопрос о миссионер. школах на Кр. Севере и об эволюции гос. политики в этом вопросе. Последняя совр. комплекс. работа о «каменщиках» (этнич. состав, места выхода, хоз. комплекс, структура религ. течений и т. п.) принадлежит перу Т.С. Мамсик. Она пришла к выводу о том, что это сообщество не было «русским», а стало таковым в результате воздействия мн. факторов, в т. ч. «раскола». С книги было снято назв. «Бухтарминская община» ввиду полит. ситуации на границах СССР.

С новосиб. археогр. экспедициями и формированием археогр. исслед. центров связано возрождение в сер. 1960-х гг. интереса к истории православия в Сибири. В статьях и монографиях М.М. Громыко, Н.Н. Покровского, его учеников Н.Д. Зольниковой, Н.С. Гурьяновой, А.Т. Шашкова, А.И. Мальцева, О.Д. Журавель, Л.В. Титовой и др. поднимается широкий круг проблем народ. православия в Сибири, религ. обществ. сознания, истории старообрядчества. Н.Н. Покровский по документам Тобольской консистории и архивов центр. церк. ведомств впервые нарисовал цельную картину истории урало-сиб. старообрядчества, особенно главных в регионе согласий – часовенного и поморского; совместно с Н.Д. Зольниковой проанализировал найденные в экспедициях памятники ранее неизвестной народ. старообрядческой лит. XVIII–XX вв. Он изучал также гос. законодат-во XVII–XVIII вв. по проблемам православия, отношение в это время между светскими и духов. властями. В 2 монографиях Н.Д. Зольниковой впервые рассматривались вопросы о месте духовенства Сибири в сосл. системе империи, давалась подробная характеристика разных сторон жизни сиб. приходской общины РПЦ в XVIII в. А.И. Мальцев изучил историю согласия бегунов-странников, к-рое сыграло немалую роль в вольнонарод. колонизации Сибири. Источники вывели новосиб. археографов еще в сов. время на изучение истории правосл. догматики в РПЦ и в староверии (работы Н.Н. Покровского, Н.Д. Зольниковой, А.И. Мальцева,Т.В. Панич, Н.С. Гурьяновой).

В последние десятилетия тема истории Церкви и различ. конфессий стала чрезвыч. популярной. Защищены десятки диссертаций, мест. изд-ва выпустили немало печ. работ на эту тему. На массовом арх. материале, впервые вводимом в науч. оборот, основаны исслед-я А.П. Николаева (история правосл. приходской общины у народов сев.-запада Сибири); Н.А. Мухортовой (сиб. гор. приходская община в 1-й пол. XIX в.); В.А. Есиповой (приходское духовенство Зап. Сибири во 2-й пол. ХIХ в.), О.Е. Наумовой (история Иркутской епархии); Ф.Г. Сафронова, И.И. Юргановой (история христианства в Якутии); В.И. Косых (история Забайкальской епархии в кон. XIX – нач. ХХ в.); Е.М. Главацкой (история миссионерства на сев.-западе Сибири); Л.И. Сосковец (история конфессий Зап. Сибири в 1940–60-е гг.) и др. Историю сиб. новомучеников ХХ в. фундаментально изучает С.Г. Петров. Предпринимаются первые попытки обобщения достигнутых результатов (издан двухтомник А.П. Санникова и А.В. Дулова по истории правосл. церкви в Вост. Сибири). Мн. аспекты истории сиб. старообрядчества нашли отражение в трудах С.А. Белобородова, Л.Н. Приль, Ю.В. Боровик, Л.Н. Сусловой, И.В. Куприяновой, Н.А. Старухина и др.

В 3-й четв. ХХ в. происходит возрождение сиб. церк. И. Еще в 1970-е гг. появилось источниковед. исслед-е материалов по истории Алтайской духовной миссии, выполненное новосиб. ученым протоиереем о. Борисом (Пивоваровым). В сферу науч. интересов о. Бориса входит также история сиб. епархий, святых, выдающихся деятелей православия. В 1998 под ред. епископа Новосибирского Сергия вышел том житий сиб. святых. Начиная с 1990-х гг. работы сиб. и дальневост. церк. историков стали появляться во мн. изданиях Сибири и Д. Востока, в т. ч. в возрождаемых епархиальных ведомостях, а также в Православной Энциклопедии.


Общественное сознание, социальный протест. Явления соц. протеста сибиряков, восстававших против притеснений и коррумпированности властей, против увеличения налогов и отработок, отмечались уже историками XVIII в. Г.И. Новицким, И.Г. Гмелином, Г.Ф. Миллером, П.С. Палласом, И.П. Фальком. Квалифицировались подобные факты как «беспорядки», «бунты», «шатости». В этногр. работах Г.Ф. Миллера подчеркивалась их связь с насилиями мест. администрации. Об этом же писали С.П. Крашенинников и А.Н. Радищев.

На связь крест. побега с религ. сознанием староверов указывали историки XIX в. Г.И. Спасский, А. Принтц, С.И. Гуляев, занимавшиеся такими яркими сиб. феноменами, как создание в Алтайских горах вольных общин «каменщиков» и поиски сказочной страны крест. и религ. свобод – «Беловодья». Однако из них лишь С.И. Гуляев видел наряду с религиозными также соц. мотивации побегов крестьян на Алтай.

С сочувствием к хлебопашцам описывал сиб. волнения во время восстания Е. Пугачева и «картофельные бунты» 1840-х гг. историк-демократ А.Н. Зырянов, выходец из сиб. крестьян. По его мнению, именно тяжесть податей и повинностей, злоупотребления, с к-рыми сталкивались хлебопашцы, желание защитить обществ. интересы вынуждали их открыто выступать против властей. А.Н. Зырянов первым обратил серьезное внимание на роль общинных орг-ций в крест. движении. На богатом фактич. материале впервые привлеченных им к анализу источников он показал, что именно взаимодействие общин придавало протесту элементы организованности и размах.

Историки-областники вслед за А.П. Щаповым рассматривали побеги и бунты как формы соц. протеста, объясняя их неправильной политикой, злоупотреблениями центр. и мест. властей и борьбой с ними «вольнонародной Сибири». Г.Н. Потанин писал: «Вольнонародная Сибирь сдалась не без борьбы, местные города бунтовали против назлевшего воеводы, хватали его, заковывали в кандалы, бросали в тюрьму, объявляли круг, избирали временное правительство».

В.И. Семевский на богатом материале источников обрисовал картину волнений в приписной деревне и на сиб. зол. приисках. Подобно др. историкам-народникам он писал об этих протестах с большим сочувствием к труд. люду, старался вскрыть соц. корни массовых народ. выступлений. В.И. Семевский затронул также важную тему зависимости правительств. законодат-ва и распорядит. актов от широты этих выступлений, особенно в XVIII в.

Конкрет. описания сиб. гор. восстаний XVII в. в Томске и Красноярске принадлежат перу либерал. историка Н.Н. Оглоблина, работавшего с документами обширного фонда Сибирского приказа и составившего ценнейший 4-томный их обзор. Деловая переписка приказа позволила Н.Н. Оглоблину выявить последовательность гл. событий этих бунтов, состав их участников. Осн. причиной восстаний он считал «воеводское нахальство»: челобитные бунтовавших горожан описывал как бесконечные «вариации на тему воеводских злоупотреблений».

Для сов. историков тема народ. движений как проявлений классовой борьбы стала одной из ведущих. Высоким науч. уровнем, богатой источниковой базой и яркостью изложения выделяются работы С.В. Бахрушина. Исследуя соц. отношения, взгляды разных слоев сиб. населения XVII в. на воеводское упр-ние, С.В. Бахрушин писал об острых вспышках соц. протеста в Мангазее и Тобольске. Наиболее полно он осветил по столбцам Сибирского приказа «великую красноярскую шатость» 1695–99. Историк не упустил возможностей, предоставляемых документами, связать события краснояр. бунта со спецификой обществ. сознания сиб. служилых. Он пишет о популярности в этой среде Степана Разина и участников стрелецких восстаний, о слухах про странные бытовые реформы Петра I, о «своеобразном строе военного товарищества» у краснояр. казаков, что определило такие характер. черты восстания, как роль «кругов», выборность новых «воровских» властей города. Одновр. он приводит документы, свидетельствующие о надеждах восставших на справедливое царское решение конфликта.

Конфликты сиб. горожан с властями в XVII в. изучались З.Я. Бояршиновой (Томск) и В.А. Александровым (Енисейск). Исследуя историю Томска, состав его населения, З.Я. Бояршинова остановилась и на томских восстаниях служилых, крестьян, ясашных в 1630–40-х гг. Она нашла новые источники, позволившие в цифровом исчислении определить состав участников движения 1648–49, привлечь повествоват. сведения об итогах «розыска» и наказании инициаторов бунта. Как и Е.В. Чистякова, писавшая в это же время обо всей серии рос. гор. восстаний сер. XVII в., З.Я. Бояршинова видит в томских событиях сиб. звено общего протеста горожан страны.

Разным формам соц. протеста гос. крестьян Сибири XVIII–XIX вв., от участия в движении Е. Пугачева до побегов, посвящены работы А.И. Андрущенко, А.А. Кондрашенкова, Д.И. Копылова, Т.С. Мамсик.

М.М. Громыко обратилась к изучению тех явлений обществ. сознания сиб. крестьян, к-рые формировали их труд. навыки, привычки умелого ведения хоз-ва, мирскую солидарность. При этом впервые в годы господства офиц. атеизма она осмелилась акцентировать внимание на сведениях выявленных ею источников, свидетельствовавших о том, что основой этих навыков являлась искренняя и прочная правосл. вера сибиряков. Позднее, перейдя к анализу общерус. материала о формах проявления глубокой религиозности в народ. среде, исследовательница не раз приводила и сиб. материал.

Внимание к анализу форм религ. и полит. обществ. сознания, к изучению повседневности, проявившееся в мировой историографии в 1960-х гг. под влиянием знаменитой школы «Анналов», стимулировалось в Сибири и материалами, наблюдениями участников новосиб. и урал. археогр. экспедиций. Здесь начинаются исслед-я специфики религ. сознания староверов, их догматич. поисков, а также церк. быта прихожан РПЦ.

С изучением обществ. сознания сибиряков В.А. Александров и Н.Н. Покровский тесно связали в своей монографии 1991 анализ взаимодействия и конфликтов между гос. властью и сиб. мирскими орг-циями в XVII в. Еще за 3 года до этого Н.Н. Покровский, обнаруживший и проанализировавший большой комплекс документов о Томском восстании 1648–49, изучал эти процессы на локальном, но ярком и убедит. материале гор. челобитных, воеводских отписок, следств. дел. Оба историка доказывают, что и в спокойные, и в «бунташные» времена поведение сибиряков определялось их соц. сознанием, взглядами на отношения власти и об-ва в сословно-представит. монархии как на союз справедливого государя и миров, где царская власть обязана оберегать права этих последних, не выходить за узаконенные обычаем размеры и формы податей и повинностей, прислушиваться к мнению общин в повседневной проф. деят-ти гос. аппарата.

Следует отметить также исслед-я и публикации источников, связанные с проблематикой сиб. ссылки участников движения декабристов – с их влиянием на обществ. сознание мн. сибиряков и с эволюцией собств. взглядов в Сибири. Науч. разработка проблемы началась с 1920-х гг., когда в связи со 100-летним юбилеем восстания на Сенатской площ. увидели свет работы Б.Г. Кубалова, М.К. Азадовского, Ф.А. Кудрявцева, В.А. Ватина. Эти и последующие исслед-я были посвящены отд. лицам, но накопленный материал позволил в 1955 М.В. Нечкиной в ее монографии о движении декабристов поставить общую проблему полит. и просвет. деят-ти декабристов в Сибири. С 1979 в Иркутске началось издание докум. серии «Полярная звезда», объединившей ведущих декабристоведов страны. Возглавила редколлегию серии акад. М.В. Нечкина. В работе над серией в кач-ве редакторов, составителей и авторов комментариев участвовали изв. ученые М.В. Нечкина, И.Д. Ковальченко, С.В. Житомирская, С.Ф. Коваль, С.В. Мироненко, И.В. Порох, Н.П. Матханова, Н.Я. Эйдельман и др. К 2005 вышло 25 томов, издание продолжается.

Н.Н. Покровский

2-я пол. XIX – нач. ХХ в.


Аграрное освоение. Переселенч. движение, эволюция форм хоз. деят-ти (земледелие, жив-во, кустар. произв-во) различ. групп сел. населения, развитие рыночных отношений в аграр. сфере, взаимоотношения старожилов и переселенцев, воздействие переселений на хоз-во корен. народов – эти составляющие аграр.освоения региона стали объектом внимания специалистов (но не проф. историков) уже с кон. XIX в. Перечисл. вопросами активно занимались представители различ. направлений отеч. обществ. мысли – народники, неонародники, областники, марксисты, либералы, консерваторы.

Большое влияние на формирование концептуальных представлений по данному комплексу проблем оказали труды экономиста и статистика А.А. Кауфмана. Ученый связывал переселенч. движение с кризисом агрикультуры крест. хоз-ва в Европ. России, констатировал преобладание среди мигрантов середняков. В своей книге «Переселения и колонизация» (1905) он предложил ставшую общепринятой периодизацию переселенч. политики самодержавия – от запретительной (до 1890-х гг.) до разрешительной и поощрительной (с 1905). Отмечая расслоение крест-ва под воздействием распространения в деревне с.-х. машин, аренды, наем. труда, А.А. Кауфман считал крест. дворохоз-во в Сибири «трудовым» и находившимся на экстенсивной стадии развития в условиях земел. простора. Он достаточно полно проанализировал историю общины сиб. крестьян, обосновав вывод о ее естеств. происхождении и инновац. ориентированности, умении разрешать земел. споры.

Используя материалы, собранные предшественниками, и свои собственные за 1897–1917, экономистнеонародник Н.П. Огановский отстаивал положение об устойчивости труд. крест. хоз-ва, констатировал высокий уровень развития товарно-денежных отношений в сиб. деревне нач. ХХ в., фиксировал тяжелое положение не приписанных к сел. об-ву переселенцев и зависимость селян от торговцев-скупщиков.

Утверждение ортодоксального, объявленного марксистско-ленинским, направления в изучении аграр. сферы региона во мн. связано с работами С.М. Дубровского, в к-рых большое внимание уделялось Столыпинской аграр. реформе. Применительно к Сибири отмечалось, что среди переселенцев преобладали середняки, правительств. переселенч. политика потерпела полный крах, поскольку не сняла проблему аграр. перенаселения в центре страны и усилила соц. дифференциацию в сиб. деревне.

Характерно, что вплоть до сер. 1950-х гг. аграр. освоение региона не изучалось сиб. историками. По мере формирования науч.-ист. потенциала Томска, Иркутска, Новосибирска отд. сюжеты анализируемой темы становятся главными в трудах мест. историков-аграрников Л.М. Горюшкина, В.Г. Тюкавкина, Е.И. Соловьевой, Л.Ф. Склярова, В.А. Степынина, Г.П. Жидкова, И.А. Асалханова и др. В итоге появляется обобщающая коллект. монография «Крестьянство Сибири в эпоху капитализма» (1983). По мнению ее авторов, осн. фактором количеств. и качеств. изменений в сиб. деревне 2-й пол. XIX – нач. ХХ в. явилось развитие капиталистич. отношений вширь в процессе колонизации региона. Осуществлялось подселение в старожильческие селения и образование новых, переселенч. поселков. Только с кон. XIX в. до 1914 посев. площади здесь увеличились в 2 раза и достигли 8 млн дес. Поголовье продуктивного скота в эти сроки выросло в 3 раза. Земледелие отличалось повышенной экстенсивностью, хотя с кон. XIX в. началось применение с.-х. машин, в жив-ве активно развивалось маслоделие. Переселенцы приносили в Сибирь опыт аграр. произв-ва из Европ. России, они передавали его старожилам и аборигенам, обмениваясь с ними хоз. навыками. В нач. ХХ в. повысилась товарность крест. хоз-ва, расширились аренд. отношения, широко использовался труд сел. пролетариев и полупролетариев. Основу же всех изменений в аграр. сфере «составило разложение крестьянства как класса» (бедняки, середняки и кулаки). Крестьяне страдали не только от капиталистич. эксплуатации, но и от пережитков феодализма в переселенч. политике, к-рые выразились в препятствии свобод. устройству новоселов. «В интересах самодержавия и помещиков в Сибири сохранялись кабинетские и казенные земельно-лесные дачи, сдававшиеся в аренду крестьянству, проводилось ограбление крестьян в ходе землеустройства и взыскания многочисленных податей».

Во 2-й пол. 1980-х – нач. 1990-х гг. Л.М. Горюшкин собрал и обобщил материалы и выводы, полученные после выхода упомянутой выше коллект. монографии. По его мнению, Сибирь во 2-й пол. XIX – нач. ХХ в. являлась окраиной и «колонией в экономическом смысле», заселяемой «на буржуазно-капиталистической основе в результате разложения крестьянства на сельскую буржуазию и пролетариат». Среди новоселов имелись представители различ. соц. групп, но с 1880-х гг. до кон. столетия численно преобладали середняки, в нач. ХХ в. – бедняки. В 1860–80-х гг. осн. часть переселенцев приписывалась к селениям старожилов, а в нач. ХХ в. выбирала переселенч. поселки. Для создания переселенч. земельного фонда пр-во изымало у старожилов и корен. жителей региона землю сверх 15-десятинной нормы на 1 муж. душу, для чего аборигены «были объявлены перешедшими от кочевого скотоводства к оседлому образу жизни». Крест. колонизация способствовала развитию с. х. и экономики. В результате Сибирь стала неразрывной частью России, населенной преим. русскими. Но переселенч. движение не ослабило земельную тесноту и не предотвратило свержение самодержавия в России, а скорее способствовало его приближению.

Во 2-й пол. 1980-х гг. начался поиск новых методолог. подходов, альтернативных господствовавшему ортодоксальному. Своеобразным рубежом стали монографии В.Н. Худякова и И.В. Островского, посвященные аграр. политике пр-ва в Сибири во 2-й пол. XIX – нач. ХХ в., в к-рых задействовались наработки предшественников, выдержавшие испытание временем, и в то же время высказывались новые идеи. В частн., авторы отказались от односторонне негативной оценки роли самодержавия в освоении Сибири.

Начавший набирать обороты маховик смены парадигмы стал давать определенные результаты с нач. 2000-х гг. О характере перемен можно судить по монографии В.Г. Тюкавкина. Ученый считает, что пр-во стремилось увеличить поток переселенцев, но с ним не справлялись мест. власти. Гл. причиной роста числа мигрантов после 1906 являлось, по его мнению, не малоземелье, а возможность продать свой надел и полученные средства использовать для переезда. Самодержавие предпринимало максимум усилий для орг-ции миграций и помощи переселенцам, к-рым жилось в Сибири лучше, чем на родине. В итоге, материалы об экон. положении переселенцев за Уралом свидетельствуют об успешном ходе колонизации этой окраины. Следует отметить, что, стремясь создать положит. образ переселенч. политики, автор допускает 2 явные передержки. Он так и не отвечает на вопрос, являлось ли малоземелье гл. причиной миграций, поскольку свои наделы могли продавать все категории крестьян. Кроме того, ссуды на общеполезные надобности предназначались не только на внутринадельное межевание. Вполне серьезно автор доказывает, что переселенец по ж. д. вообще мог доехать до Сибири бесплатно.

Со 2-й пол. 1990-х гг. устойчиво возрождается интерес историков к аграр. сфере Сибири 2-й пол. XIX – нач. ХХ в. Продолжается дискуссия о соц. составе переселенцев, и ее участники соглашаются, что переселенч. деревня не отличалась однородностью. В.А. Ильиных считает, что массовое переселение привело к нивелировке сиб. деревни на более низком уровне. Переселенцы, заводя в момент вселения относительно небольшие хоз-ва, существенно увеличивали уд. вес бедноты. Н.Ф. Иванцова на материалах Барнаульского у. приходит к выводу, что низш. и ср. группы переселенч. хоз-в были лучше обеспечены круп. рог. скотом, чем бедняки и середняки-старожилы. Главное, «переход от низшей группы в среднюю и высшую у переселенцев осуществлялся довольно быстро».

Собранный А.А. Храмковым материал по сев.-зап. части Барнаульского у. свидетельствует если не об успехах дорев. переселенч. политики, то по крайней мере о несомненной пользе переселений в Сибирь для мн. крестьян. Однако сиб. деревня, по мнению историка, была далека от «процветания», о к-ром сейчас можно прочитать. В ней имелось немало соц. напряженности, значит. часть населения была недовольна своим положением. А.А. Храмков отмечает, что во всех изученных им селах ядром населения являлась бедняцкая группа хозяйств.

Открытым остается вопрос об уровне жизни крестьян Сибири в нач. ХХ в. По мнению В.К. Алексеевой, З.П. Горьковской, О.Н. Катионова, В.А. Бузмаковой и др., с. х. не гарантировало стабил. образа жизни. Изв. консенсус достигнут по вопросу о хар-ре землевладения и землепользования сиб. крестьян. Н.Ф. Иванцова и В.И. Пронин пришли к выводу о сохранении в регионе гос. и отчасти кабинетской собственности на землю, при к-рой сел. обыватели являлись владельцами и пользователями земли. Реальная практика земельных отношений в Сибири в нач. ХХ в. опровергает декларации совр. политиков о решающей роли института частн. собственности на землю в мотивации деят-ти крестьян по наращиванию товарного произв-ва.

Продолжается дискуссия о значении преобразований П.А. Столыпина для аграр. развития региона. На конференции в Омске (1997), посвященной 135-летию реформатора, прозвучал ряд оценочных суждений: от полного отрицания положит. значения реформ до признания их высокой эффективности. Вместе с тем источники свидетельствуют о том, что аграр. преобразования не были поддержаны снизу, в т. ч. из-за стремления крестьян сохранить общину. Можно согласиться с тем, что в ходе «игры в хутора» и «похода на общину» она не только не распалась, но даже окрепла. В борьбе с правительств. «землерасстройством» сиб. крест-во актив. использовало ее и, в изв. степени, реанимировало этот институт традиц. об-ва. Как установили барнаул. историки В.Н. Разгон, Д.В. Колдаков и К.А. Пожарская, передача земли в подворное владение, интенсивно происходившее в период столыпинской реформы, было не столько следствием разложения общины и роста буржуазно-индивидуалистских настроений среди крест-ва, сколько результатом стремлений крестьян в условиях массового наплыва переселенцев из Европ. России оградить свои земли от перераспределения в пользу прибывавших переселенцев.

В последние 20 лет. появились монографии и статьи по этносоц. составляющей проблемы. Переселения и землеустройство, заставлявшие кочевников переходить на оседлость, мн. историками (Ч.Г. Андреев, К.К. Абуев, Л.М. Дамешек, Л.И. Шерстова, Н.С. Модоров, Е.В. Карих и др.) рассматриваются как гл. элементы их русификации, усиления рус. присутствия на вост. окраине империи. Однако следует заметить, что переход к оседлому образу жизни и земледелию, а также рост числ. переселенцев в местах компакт. проживания аборигенов не означают автоматически утрату последними нац. идентичности. А различ. формы противодействия корен. этносов отчуждению земли вписываются в общую схему поведения сел. населения региона. Крест-во Сибири, вне зависимости от нац. и конфес. принадлежности, имуществ. дифференциации, стремилось в ходе переселений и землеустройства получить или сохранить за собой как можно больше земли.

В противовес указанной выше формируется и др. позиция. Суть ее сводится к более сдержанной оценке деят-ти администрации по проведению землеустроит. работ у номадов. В публикациях омского историка Д.В. Кузнецова раскрывается сложный и кропотливый процесс выделения земельных излишков, к-рый учитывал прежде всего экон. интересы скотоводов и жестко ограничивал самовольное переселение крестьян на их угодья.

К наст. времени практически прекратилось изучение хоз. развития сиб. крестьян и «инородцев» во 2-й пол. XIX – нач. ХХ в., процесса их имуществ. дифференциации, определения уровня товарности дворохозяйств и степени вовлеченности их в рыночные отношения.


Промышленное освоение Сибири во 2-й пол. XIX – нач. ХХ в. можно условно подразделить на историю городов и предпринимательства. Устойчивый интерес к многоплановой истории сиб. городов проявился в последней четв. XIX в. благодаря работам Н.А. Кострова, К. Голодникова, Г.Н. Потанина, В.П. Сукачева, Н.В. Турчанинова, Г.Б. Баитова, П.А. Голубева и др., рассматривавших орг-цию деят-ти муницип. органов в свете реформ гор. самоупр-ния 1870, 1892, особенности экон. специализации гор. поселений за Уралом, осн. направления развития культ.-просвет. учреждений.

В 1920–50-е гг. публикации, посвященные капиталистич. этапу истории региона и его городов, носили популяризаторский и проп. хар-р (противопоставление благоустройства и культуры дорев. периода и сов. времени). С сер. 1950-х гг. начинается целенаправленное науч. изучение сиб. города на базе расширения источниковой базы. В обобщающих работах универсального хар-ра, раскрывающих историю отд. гор. поселений региона (Иркутск, Красноярск, Томск, Кемерово, Кузнецк (Новокузнецк), Новониколаевск (Новосибирск), Барнаул, Омск, Тюмень, Тобольск, Бийск и т. д.), рассматривается их соц.-экон., демогр., культур. развитие во 2-й пол. XIX – нач. ХХ в. Однако практически не анализируются вопросы развития торг. сферы, сословной и соц. структуры.

С 1970-х гг. объектом планомер. изучения становятся гор. предприниматели, прежде всего купечество. К этим сюжетам обращаются Г.Х. Рабинович, И.Г. Мосина, В.А. Скубневский, В.П. Бойко, Ю.М. Гончаров, А.В. Старцев, О.Н. Разумов, Т.К. Щеглова, Л.В. Кальмина и др. С кон. 1950-х гг. начинается разработка истории различ. отраслей пром-ти и соотв. групп рабочих, к-рая находит свое отражение в авторских монографиях и статьях Г.А. Бочановой, А.А. Мухина, С.Ф. Хроленка, В.Н. Большакова, В.А. Скубневского, Д.М. Зольникова, В.П. Зиновьева, Б.И. Земерова, Б.К. Андрющенко, П.С. Коновалова, а также в коллект. исслед-и «Рабочий класс Сибири в дооктябрьский период» (1982). По мнению авторов, окраинное положение Сибири отразилась на структуре пром-ти (переработка с.-х. сырья, золотодобыча), в к-рой преобладали мануфактур. произв-ва. Техн. переворот с кон. XIX в. захватил судоходство, ж.-д. транспорт, горно-металлург. предприятия. «Рост промышленного производства и товарности сельского хозяйства, приток российских и иностранных капиталов, массовая миграция рабочих и крестьян, рост системы банковского и кооперативного кредита, торговли и транспортных средств, наконец, слияние сибирского рынка с российским и мировым капиталистическим рынком обусловили превращение окраины в один из районов интенсивного, в сравнении с предшествующим периодом ее истории, хозяйственного и социального преобразования». Числ. рабочих к 1861 составила 61 тыс. чел., а в кон. XIX в. – не менее 360 тыс. чел. В нач. 1917 в сфере индустр. труда здесь было занято 344 тыс. чел., всех лиц наем. труда, за искл. служащих, насчитывалось не менее 670 тыс.

С нач. 1990-х гг. внимание к истории сиб. отряда рабочего класса существенно понижается, зато интенсивно разрабатываются различ. аспекты деят-ти предпринимателей. Обобщением наработок в этой сфере становится многотомная «Краткая энциклопедия по истории купечества и коммерции Сибири», в к-рой ее инициатору и отв. ред. Д.Я. Резуну удалось задействовать практически всех специалистов по данному направлению. Итоги пром. освоения региона подвел В.П. Зиновьев. В рамках исследуемого периода он выделил 2 этапа: 1861 – 1-я пол. 1890-х гг. – крах феод. предпринимательства, господство капиталистич. мануфактуры в пром-ти, нач. пром. переворота, ж.-д. стр-ва, утверждение пароходства; 2-я пол. 1890-х – 1930-е гг. – пром. переворот во всех отраслях экономики, индустриализация.

С сер. 1990-х гг. резко возрастает число работ по сиб. урбанистике. Существенно расширяется жанровое разнообразие в этой сфере. Образуются устойчивые направления (школы) по истории дорев. сиб. городов в Омске, Томске, Новосибирске, Барнауле и Иркутске. Объектом пристального внимания становятся демогр. процессы, многообразные аспекты экон. развития гор. поселений. Накопленный в предшествующее время и вновь выявленный фактич. материал приводит к появлению принципиально нового типа многоплановых исслед-й по истории Барнаула, Томска, Тюмени, Омска, Иркутска. След. шагом является издание энциклопедий и хроник, посвященных Барнаулу, Томску, Новосибирску и Омску, а также обобщающего исслед-я В.А. Скубневского и Ю.М. Гончарова.

Одним из перспективных направлений регион. урбанистики стало изучение самоупр-ния в нормативных рамках городовых положений 1870 и 1892. У его истоков стояли А.П. Толочко и И.А. Коновалов, выпустившие в 1997 небольшую по объему работу по Омску. Вслед за этим последовали публикации И.А. Коновалова, Е.Ю. Меренковой, О.В. Чудакова, К.В. Лен, А.В. Литягиной, Л.А. Ереминой, Г.А. Бочановой, Г.А. Ноздрина, Н.И. Гавриловой, В.П. Шахерова, Н.М. Дмитриенко, Л.Б. Ус и др. Промежуточный итог изучения муницип. органов Зап. Сибири продемонстрировала коллективная монография группы омских историков во главе с А.П. Толочко, в к-рой в проблемнохронол. ключе рассматриваются ставшие уже традиционными вопросы: формирование, структура и компетенция муницип. органов, их бюджет. политика и практич. деят-ть в хоз. и социокультурных сферах.

Актуальными и малоизученными аспектами истории гор. самоупр-ния остаются правовые вопросы его функционирования. Теор. наработки в области мест. самоупр-ния в XIX в. были осуществлены А. Токвилем, Дж. Миллем, Р. Гнейстом, А.Д. Градовским, Б.Н. Чичериным, Е. Пейджем и др. Сейчас, в рамках осуществляющихся в России реформ органов упр-ния, вновь возникла необходимость определить соотношение понятий «местное управление» и «местное самоуправление», в т. ч. применительно к анализируемому периоду.


Общественно-политическая жизнь. Изучение орг-ций и объединений областников, социал-демократов, эсеров, анархистов, либералов и монархистов в Сибири восходит к кон. XIX в. Значит. кол-во публикаций посвящалось областнич. движению, его идеологам и видным деятелям Н.М. Ядринцеву, Г.Н. Потанину, А.П. Щапову, М.В. Загоскину, Н.И. Наумову и носило очерковый и панегирич. хар-р, однако уже в фундамент. исслед-и М.И. Альтшуллера (1916) по истории борьбы мест. интеллектуалов за распространение на регион земской реформы появляются элементы критич. отношения к деят-ти сторонников движения. М.И. Альтшуллер, в частн., указал на нечеткую разработку програм. положений Сибирского областного союза. Касаясь истории его создания, В.И. Анучин первым отметил, что рожденный областниками союз при определенно област-нич. программе сам по себе не был областническим, ибо в него немедленно вошли люди самых разных полит. воззрений.

В период соц. катаклизма 1917–20 интерес к истории областнич. движения существенно возрастает. При этом происходит смена акцентов. Движение начинают квалифицировать как политическое и сепаратистское с момента оформления. В серии публикаций К.В. Дубровского, Е.Е. Колосова, Н.С. Юрцовского, В.М. Крутовского, А.А. Шилова, С. Жидиловского осн. внимание уделялось 1-й пол. 1860-х гг. и времени Первой русской революции. Заключит. аккордом историографии областнич. движения стала работа С.Г. Сватикова, написанная в эмиграции, в к-рой автор связывал генезис областничества с эволюцией рос. освободит. движения. С.Г. Сватиков первым показал сотрудничество сторонников движения с орг-циями либерал. и социалистич. партий, начавшееся в 1905. Ему же принадлежит приоритет в установлении взаимовлияния кадетов, эсеров и областников, хотя в этом альянсе он явно преувеличивает роль последних. Не получил подтверждения тезис С.Г. Сватикова о союзе областников с октябристами.

В изучении областнич. движения существ. подвижки произошли с сер. 1920-х гг. При этом одна часть исследователей (Г.В. Круссер, А.П. Бородавкин, И.М. Разгон, М.Г. Сесюнина и др.) вслед за социал-демокр. публицистами нач. ХХ в. рассматривала всю его историю как процесс сотрудничества буржуазии и интеллигенции региона, а само областничество квалифицировала как разновидность бурж. либерализма. Др. часть (М.А. Гудошников, Н. Степанов, Я.Р. Кошелев, С.Ф. Коваль, В.Г. Мирзоев) отстаивала концепцию эволюции движения от рев. демократии к либерализму. Промежут. положение в дискуссии заняли А. Терентьев и М.К. Ветошкин, заявляя, что областники изначально разделились на народников во главе с Н.М. Ядринцевым и либералов под рук-вом Г.Н. Потанина.

В работах И.Г. Мосиной, Н.В. Блинова, Л.А. Жадан и М.Б. Шейнфельда рассматривалось областничество с кон. XIX в. и до февр. 1917. При этом 3 первых характеризовали движение с нач. ХХ в. как разновидность либерализма, идейно и организационно сомкнувшегося с кадетами. М.Б. Шейнфельд, квалифицируя областничество как такую разновидность, его своеобразие видел в специфике взаимоотношений областников с кадетами (не сливались с ними, но и не противостояли им) и неонародниками (имели точки соприкосновения), хотя прямо не заявлял о сосуществовании в движении либерал. и народнич. тенденций.

С кон. 1980-х гг. существенно изменилось отношение к сиб. областничеству, в т. ч. в плане определения его обществ.-полит. направленности. На принципиально новом уровне, с введением в оборот новых источников, продолжилась разработка биографий идеологов и актив. участников движения А.П. Щапова, Г.Н. Потанина, А.В. Адрианова, Г.Б. Патушинского, П.В. Вологодского, В.М. Крутовского и др., появились первые обобщающие исслед-я М.В. Шиловского.

Празднование 20-летнего юбилея Первой русской революции, а также актив. деят-ть мест. отд-ний Истпарта дали импульс к изучению истории социал-демокр. орг-ций региона. В публикациях Н.Н. Баранского, В.Д. Вегмана, Н. Ростова, А. Мильштейна, Л.Э. Крицмана, В.В. Максакова, А.А. Ансона, В.П. Гирченко и др. упоминались группы и комитеты РСДРП, созданные накануне и во время революции, а также регион. парт. центр – Сибирский союз РСДРП. Деят-ть социал-демократов рассматривалась без четкого разделения их на большевиков и меньшевиков, в контексте бурж.-демокр. хар-ра соц. катаклизма 1905–07.

С кон. 1920-х гг. в историографии социал-демокр. движения происходило утверждение ортодоксального, марксистско-ленинского направления. В итоге появились моногр. исслед-я проф. революционера и историка М.К. Ветошкина, к-рый стал первым и единств. специалистом, попытавшимся комплексно рассмотреть историю сиб. орг-ций РСДРП с момента их возникновения и до янв. 1906. Используя архив. материал, периодику, мемуары, он проанализировал процесс оформления социал-демокр. орг-ций в регионе, их участие в наиболее значимых событиях 1905, прежде всего в образовании Красноярской и Читинской «республик». Вместе с тем именно М.К. Ветошкин осуществил четкое разделение мест. социал-демократов на большевиков и меньшевиков. При этом смена полит. ориентации группы или комитета объяснялась им чисто механич. фактором – приездом или отъездом того или иного большевист. функционера, канонизированного в этом качестве уже после 1917 (В.В. Куйбышев, С.М. Киров, И.С. Якутов и др.). Работы М.К. Ветошкина, со всеми их достоинствами и недостатками, надолго, а по ряду положений вплоть до наст. времени стали определяющими при освещении истории орг-ций РСДРП региона накануне и во время революции 1905–1907.

С сер. 1950-х и вплоть до кон. 1980-х гг. проявлялся устойчивый интерес к изучению истории социал-демокр. формирований, прежде всего в период Первой русской революции. По самым приблизит. подсчетам, по истории орг-ций РСДРП нач. ХХ в. защищено 5 докт. дис. (М.К. Ветошкин, Н.И. Кабацкий, С.В. Макарчук, В.М. Самосудов, Н.Н. Щербаков). Еще в 3 (Э.Ш. Хазиахметов, Н.В. Блинов, А.П. Толочко) эта тема доминирует. Деят-ть социал-демократов Сибири в 1905–07 исследовалась в 26 канд. дис., имевших ист.-парт. направленность. По др. периодам в избранных хронол. рамках канд. дис. защитили 22 исследователя. Изучение проблемы ставится на качественно новый уровень в очерках истории обл. и краевых орг-ций КПСС, в к-рых отд. главы посвящались дорев. периоду. К 1990 подобные издания имели практически все тер. Сибири от Кургана до Якутска, искл. Томск и Новосибирск.

Т. о., отложился значит. массив лит., охватывающей мн. стороны истории мест. орг-ций РСДРП до 1917. В то же время такие вопросы, как состав (половозрастной, образовательный, социальный и национальный) объединений, источники финансирования и содержания слоя проф. революционеров, оставались без внимания. Но гл. итог изучения истории РСДРП заключался в преднамеренной подмене социал-демократии большевизмом, в искусств. размежевании на большевиков и меньшевиков на уровне первичных орг-ций, чего на практике до 1917 в Сибири не было. Здесь формирования являлись не объединенными, а едиными, проявляя по тем или иным вопросам меньшевист. или большевист. подходы. Искусств. размежевание сопровождалось подобным же разделением заслуг и просчетов. Причем большевикам отводилась роль безусловных лидеров в рев. процессе, организаторов всех наиболее радикальных и массовых выступлений. На меньшевиков возлагалась ответственность за все слабые стороны, ошибки и неудачи. Подробное распределение «ролей» объективно не укрепляло, а подрывало миф о рук. роли большевиков в обществ. движении. «А коль скоро неудачи и слабые места в движении чаще всего объяснялись действиями меньшевиков и эсеров, – заметил по этому поводу Н.В. Блинов, – то тем самым их влияние на рабочее движение, вообще на восставшую массу преувеличивалось во много раз».

После выхода в 1987 обобщающей монографии В.М. Самосудова прекратилось целенаправленное изучение и осмысление многогранной деят-ти сиб. орг-ций РСДРП. О происходивших изменениях можно судить на основании анализа указателя работ по истории парт.-полит. движения в Сибири нач. ХХ в. за 1985–2000 из историогр. публикации А.П. Толочко. Всего в ней учтено 373 работы, из к-рых социал-демократам посвящено 180 (42,8 %). Отмеченная тенденция продолжается до наст. времени, что на практике консервирует осн. концепт. подходы, сформулированные еще М.К. Ветошкиным в кон. 1930-х гг.

В 1920–60-е гг. практически не разрабатывалась история орг-ций партии социалистов-революционеров (ПСР) и либерал. движения в Сибири. Об эсерах и либералах говорилось скороговоркой, в осн. применительно к событиям Первой русской революции, их деят-ть оценивалась негативно, как тормоз в освободит. движении. С нач. 1970-х гг. эсеры региона стали объектом пристального внимания А.П. Толочко, А.Л. Афанасьева, М.И. Казанцева, А.А. Каминского, В.В. Кучера, Н.П. Курускановой, Н.Н. Федотова, С.В. Макарчука, Г.А. Ноздрина, Л.М. Горюшкина, Г.А. Порхунова, Э.И. Черняка, А.А. Бондаренко, А.А. Цындика, О.Ю. Сорокиной в хронол. рамках 1905–16. Плодотворно изучалась деят-ть социалистов-революционеров во время Первой русской революции, реакции, нового рев. подъема, Первой мировой войны, а также среди различ. слоев населения. Установлено кол-во формирований ПСР, их числ., разрабатывается издат. деят-ть, участие орг-ций в выборных кампаниях в Государственные думы, взаимосвязь с др. полит. объединениями (РСДРП, Партия народной свободы, областники), практика индивид. террора.

Вместе с тем эсеровские орг-ции до сих пор рассматриваются через призму закономерного краха (банкротства) мелкобуржуазных, а следовательно, соглашательских партий, в сравнении с орг-циями большевиков, владевших «единственно верным учением». Несостоятельность ПСР проявилась чуть ли не в колыбели, в самом нач. ХХ в.

Еще одной характер. чертой историографии проблемы является узкая специализация исслед-й. Как правило, анализируются отд. направления деят-ти мест. объединений ПСР, к тому же в ограниченных хронол. рамках, раздельно по Зап. и Вост. Сибири. Из имеющихся публикаций примерно пол. относится к 1905–07. Поэтому если весь массив информации распределить по отд. направлениям, то выяснится, что сделаны лишь первые шаги в изучении истории эсеров в Сибири. Сравнительно немного обобщающих соч., охватывающих весь рассматриваемый период или его этапы. К числу таковых относятся публикации А.Л. Афанасьева, А.Е. Плотникова, С.В. Макарчука, А.П. Толочко, Э.И. Черняка, Э.Ш. Хазиахметова. Однако в силу ограниченного объема, комплекс. характера разработок, касающихся не только орг-ций ПСР, мн. аспекты проблемы в них опущены. Уже в 1990-е гг. практически с нуля проанализировал процесс возникновения и деят-ти анархист. объединений в Сибири в нач. ХХ в. А.А. Штырбул.

В 1970–80-е гг. объектом спец. изучения стали сиб. орг-ции либерал., кадет. и октябрист. партий. Своеобразный толчок в этом направлении был дан исслед-ями по истории мест. предпринимательства. Уже на их основе анализировалось становление буржуазии как полит. силы (представит. и полит. орг-ции). На след. этапе началось рассмотрение истории либерал. движения. В работах Э.Г. Кудряшова, О.А. Харусь, В.В. Кучера, В.В. Воробьева, Н.В. Макарьевой, А.П. Толочко, В.В. и В.Г. Третьяковых выявлены осн. орг-ции либералов, приблизительно установлены их числ., соц. состав, програм. и тактич. установки, направления агит.-проп. деят-ти, участие в период. печати. Но до сих пор ничего не известно о зарождении либерал. тенденции в Сибири во 2-й пол. XIX в., о ее эволюции до 1905. Орг-ции либерал. партий исследуются на момент оформления в годы революции 1905–07 и уходят в небытие после ее поражения. Если буржуазия региона – одна из составляющих соц. базы анализируемого направления – с кон. 1960-х гг. постоянно привлекала внимание историков, то др. составляющей – интеллигенции – в этом отношении не повезло. До сих пор не выявлена ее числ., положение, группировки, полит. ориентация. Хотя методол. и науч. уровень исслед-й существенно вырос, расширилась их источниковая база, говорить о наличии устойчивого творч. интереса к проблеме интеллигенции пока не приходится.

На совр. этапе изучения обществ.-полит. движения 2-й пол. XIX – нач. ХХ в. в Сибири появились спец. работы, в к-рых анализируется деят-ть регион. подразделений правомонархич. партий и объединений. Приоритет в изучении проблемы принадлежит А.П. Толочко. Вслед за ним отд. аспекты (организац. оформление, програм. и тактич. установки, нек-рые направления работы в массах) рассмотрели в своих публикациях Е.Л. Бузмаков, М.В. Станкова, М.В. Шиловский, Г.А. Ноздрин. Однако исслед-е проблемы осуществляется в отрыве от разработки теор. основ отеч. монархизма, выявления его соц. корней и питат. среды в Сибири, прежде всего еврейской диаспоры, ставшей осн. объектом антисоц. действий черносотенцев.

Серьезная работа по изучению регион. многопартийности только начинается. Выше отмечены актуал. вопросы, к-рые предстоит решать. Но, кроме того, необходимо обобщить полученные науч. результаты по отд. направлениям – провести интеграц. исслед-я. Единств. попытка в этом плане предпринята А.А. Штырбулом в ист.-политол. соч., посвященном полит. культуре Сибири кон. XIX – нач. ХХ в. Положительно оценивая ее, следует отметить, что в соч. отсутствует анализ таких важных элементов полит. культуры, как полит. система, полит. режим, полит. процесс, полит. лидерство и т. д. Работу в этом направлении необходимо продолжать.


Культурное развитие. Благодаря наработкам неск. поколений исследователей изучен ряд важных вопросов: система нач. и ср. образования в городах и на селе, состояние пед. кадров, уровень грамотности различ. соц. групп в динамике (П.Я. Семьянов, Н.С. Юрцовский, В.М. Голованов, Д.Г. Жолудев, А.П. Панчуков, Ф.Ф. Шамахов, К.Е. Зверева и др.); история первых сиб. вузов – университета и технологического ин-та в Томске (М.Ф. Попов, П.А. Зайченко, И.Т. Лозовский, К.И. Могильницкая, Л.И. Смокотина, О.В. Ищенко, Л.Б. Трофимович (Ус), С.А. Некрылов); формирование системы жен. образования (В.В. Сапожников, И.Р. Лазаренко, Г.К. Скачкова, Н.Н. Журавлева, А.П. Толочко); развитие системы проф. образования (Н.Н. Кузьмин, А.П. Толочко, И.С. Сковородина, А.А. Любимов, А.С. Донченко, Т.Н. Осташко) и его разновидности – военного образования (Ю.М. Ращупкин, О.В. Гефнер, Ю.А. Фабрика).

Начиная с 1960-х гг. в публикациях и монографиях Б.Г. Кубалова, Р.Г. Круссера, В.М. Андреева, Л.Л. Ермолинского, Л.П. Сосновской, Н.М. Кондратьева, С.И. Гольдфарба, В.В. Воробьева, Ю.А. Толочко и др. разрабатывается история сиб. период. печати, к-рая в кон. XIX – нач. ХХ в. начала складываться в масштабах региона. Книж. культура Сибири в плане книгоиздат. деят-ти, полигр. произв-ва, распространения и формирования сети б-к изучается сотрудниками сектора книговедения ГПНТБ СО РАН А.Л. Посадсковым, В.Н. Волковой и В.А. Эрлихом. Ведутся работы по таким направлениям культур. развития территории, как науч. учреждения и науч. исслед-я, театр, кинематограф, лит., архитектура, музыка, худ. жизнь.

Началось изучение образа жизни и обществ. быта горожан (Е.В. Севастьянов, Н.И. Гаврилова, Н.В. Бутакова, А.В. Лисичникова, А.В. Дулов, Ю.М. Гончаров), в целом гор. культуры и социокультур. развития гор. поселений Сибири в кон. XIX – нач. ХХ в. (Д.А. Алисов, А.П. Толочко, В.Г. Рыженко, М.В. Шиловский, А.Г. Быкова). Еще одно перспективное направление – изучение неполит. обществ. формирований, мн. сделавших для развития образования, науки, спорта, досуговой сферы в рассматриваемое время (Е.А. Дегальцева, Е.Е. Ермакова, Н.И. Гаврилова, Д.А. Попов).

Вместе с тем в зачаточном состоянии находится разработка истории сиб. интеллигенции как пионерной и основополагающей соц. группы в плане конструирования и осуществления социокультур. процессов. А.Е. Плотников на основании данных переписи 1897 осуществил предварит. подсчет ее числ., но мы не знаем, как она изменялась в последующем. Появились 1-е исслед-я, посвященные анализу формирования, образа жизни, проф. и обществ. деят-ти, полит. активности различ. групп интеллигенции в регионе (А.В. Лисичникова, Т.В. Козельчук, М.В. Шиловский). Среди них монографии К.Ю. Хандархаева и Н.Н. Дьяконовой, в к-рых проанализирован процесс складывания интеллект. элиты у бурят и якутов в нач. ХХ в.

Лит.: Оглоблин Н.Н. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа (1592–1768). М., 1895–1901. Ч. 1–4; Андреев А.И. Очерки по источниковедению Сибири. М.; Л., 1965. Вып. 1, 2; Громыко М.М. Западная Сибирь в XVIII в. Русское население и земледельческое освоение. Новосибирск, 1960. Вып. 1; 1965. Вып. 2; История Сибири с древнейших времен до наших дней. Л., 1968. Т. 2; Мирзоев В.Г. Историография Сибири (Домарксистский период). М., 1970; Преображенский А.А. Урал и Западная Сибирь в конце XVI – начале XVIII века. М., 1972; Миненко Н.А. СевероЗападная Сибирь в XVIII – первой половине XIX в. Новосибирск, 1975; Крестьянство Сибири в эпоху феодализма. Новосибирск, 1982; Горюшкин Л.М., Миненко Н.А. Историография Сибири дооктябрьского периода (конец XVI – начало XX в.). Новосибирск, 1984; Иванов В.Н. Историческая мысль в России XVIII – середины XIX в. о народах северо-востока Азии. М., 1989; Резун Д.Я. Очерки истории изучения сибирского города. XVIII век. Новосибирск, 1991; Словцов П.А. Историческое обозрение Сибири. Новосибирск, 1995; Миллер Г.Ф. История Сибири. М., 1999–2005. Т. 1–3; Ананьев Д.А., Комлева Е.В., Раев Д.В. и др. «Новые земли» и освоение Сибири в XVII–XIX вв. Очерки истории и историографии. Новосибирск, 2006.

М.В. Шиловский


1917–1990-е гг.


Промышленно-транспортное развитие и рабочий класс Сибири. До кон. 1980-х гг. изучение истории раб. класса и пром-ти оставалось одной из приоритет. тем сов. И., что определялось, в первую очередь, принцип. положениями марксизма о доминирующей роли рабочих в совр. обществ.-полит. системах и о пром-ти как основе социализма. Внимание исследователей сосредоточивалось гл. обр. на фабрично-заводской пром-ти и рабочих, занятых в круп. произв-ве, к-рые рассматривались как гл. движущая сила ист. прогресса.

Одной из центр. проблем в изучении истории пром.-транспорт. освоения Сибири в сов. период стала индустриализация: ее источники, методы и результаты осуществления, регион. особенности. 1-е публикации появились в кон. 1920-х – нач. 1930-х гг. и имели хар-р обсуждения возможных вариантов индустриализации региона. В них подводились итоги развития сиб. пром-ти в период нэпа, давалась оценка ресурсной базы индустриализации (сырьевой, кадровой, транспортной и др.), обсуждалось место Сибири в геогр. разделении труда. К этому периоду относится разработка концепции энергопроизводств. циклов (прообраза территориально-производственных комплексов). Положение сиб. пром-ти в целом, ее отд. отраслей и наиболее круп. предприятий на рубеже 1920–30-х гг. с ист. очерками, анализом проблем, характеристикой потенциала и перспектив развития представлено в Сибирской Советской энциклопедии. Литература 2-й пол. 1930-х – сер. 1950-х гг. ограничена отчетами о реализации гос. планов индустриализации региона.

Со 2-й пол. 1950-х гг. начались собственно ист. исслед-я. Подготовка в кон. 1950-х – нач. 1960-х гг. фундамент. трудов «История Сибири», «История Бурятской АССР», «Истории Якутской АССР» потребовала ист. реконструкции процесса индустриализации Сибири. Показаны изменения в отд. отраслях сиб. пром-ти в 1928–37, история создания и деят-ти наиболее круп. пром. предприятий, объем освоенных капиталовложений и полученной продукции, структур. изменения в сиб. экономике. Рассматривая индустриализацию в кач-ве политики, направленной, в первую очередь, на создание и укрепление круп. тяжелой индустрии как мат.-техн. базы социализма, И.К. Беляев, Г.А. Докучаев, И.И. Комогорцев, П.Г. Матушкин, А.С. Московский и др. относили решение ее осн. задач в регионе к кон. 2-й пятилетки (1937). При общей положит. оценке итогов индустриализации в 1960–70-х гг. были сделаны первые критич. замечания относительно экон. необоснованности нек-рых решений, невыполнения первонач. планов по отд. отраслям (Б.П. Орлов. К этому же периоду относятся первые опыты включения индустриализации в общий процесс соц.-экон. трансформации Сибири от аграрного к пром. типу развития, что позволило расширить хронол. рамки данной проблематики, обозначив их послед. третью XIX в. – 1960-ми гг., и использовать доп. критерии для оценки достигнутых результатов. В таком ключе выполнены исслед-я И.И. Комогорцева, В.В. Алексеева и В.А. Ламина, посвященные соотв. проблемам индустр. освоения Сибири в целом, ее электрификации в 1885–1970 и транспорт. системам сев.-вост. регионов страны. Одним из результатов расширенного подхода к проблемам индустриализации стало развитие в 1970–80-е гг. ист. урбанистики. А.С. Московский и В.А. Исупов проанализировали процесс формирования гор. населения Сибири в 1920–30-е гг. Их нек-рые выводы противоречили офиц. концепции индустриализации, в частн. о том, что одним из гл. источников труд. ресурсов являлась деревня: к кон. 1930-х гг. ее ресурсы оказались фактически исчерпанными, и перспективы развития в связи с этим значительно ухудшились; о мобилизац. хар-ре сиб. индустриализации, потребовавшей концентрации в городах муж. населения и молодежи; и др. Эти выводы были подтверждены и дополнены в результате исслед-й 1990–2000-х гг. по истории раскрестьянивания и коллективизации сиб. деревни и по исторической демографии Сибири.

С кон. 1980-х гг. в поле зрения отеч. исследователей попали ранее закрытые проблемы истории индустриализации и пром.-транспорт. освоения Сибири в ХХ в. в целом. В первую очередь вопрос о роли принуд. труда в осуществлении индустриализации, к-рый за рубежом стал обсуждаться с кон. 1920-х гг. Отеч. и зап. исследователями (С.С. Букин, Л.П. Гвоздкова, О.П. Еланцева, А.А. Долголюк, В.Н. Земсков, С.А. Красильников, Д. Норландер, С.А. Папков, А.Б. Суслов, А.И. Широков, С. Эртц и др.) даны общие характеристики экономики принуд. труда в СССР, реконструирована история подразделений ГУЛАГ в Сибири и на Д. Востоке и их роль в стр-ве и производств. деят-ти нек-рых крупнейших пром. и транспорт. предприятий региона.

Одним из важных остается вопрос о месте и роли в индустр.-транспорт. освоении Сибири воен.-пром. комплекса. До кон. 1980-х гг. этот вопрос рассматривался преим. с точки зрения роли экономики вост. р-нов страны в обеспечении обороноспособности СССР накануне и в годы Великой Отечественной войны. В 1960–70-х гг. в работах М.Р. Акулова, Ю.А. Васильева, Г.А. Докучаева, И.И. Кузнецова, Н.П. Шуранова проанализированы аспекты создания и функционирования пром-ти и транспорта региона, решения кадр. проблемы, труд. подвига рабочих Сибири, представлена история отд. предприятий. Возможность доступа к ранее закрытым источникам позволила В.А. Ламину, И.М. Савицкому, Н.П. Шуранову в 1990–2000-х гг. приступить к изучению собственно оборон. пром-ти, не ограничиваясь рамками войны. На конкретно-ист. примерах создания и развития отд. предприятий показаны нек-рые специфич. черты воен.-пром. комплекса, связанные с его приоритет. положением в сов. экономике, и его влияние на соц.-экон. сферу региона.

Тенденции индустр. развития региона в послевоен. период конкретизированы в моногр. ист. исслед-ях (В.В. Алексеев, А.С. Бондаренко, Г.А. Докучаев, Г.М. Макиевский, И.М. Савицкий) и комплекс. ист.-экон. трудах. В работах экономистов (А.Г. Аганбегяна, Д.Р. Богорада, Э.П. Горбунова, Н.Н. Некрасова, Б.П. Орлова, В.А. Первушина, В.Э. Попова, В.А. Саватеева и др.) анализировались проблемы рац. размещения производит. сил в Сибири, обосновывалась необходимость изучения территориально-производств. комплексов, определялись периоды, темпы и итоги развития экономики региона. В 1970–80-е гг. большое внимание уделялось истории отд. отраслей сиб. пром-ти: зап.-сиб. нефтегазового комплекса, энергетич., нефтехим., строит., машиностроит., топливной, хим., металлург., лесной, транспорт. коммуникаций (В.В. Алексеев, М.К. Бандман, И.П. Бутягин, А.И. Васильев, А.Г. Гранберг, А.А. Долголюк, А.И. Евсеенко, М.М. Ефимкин, В.Г. Карпов, И.И. Комогорцев, В.В. Кулешов, В.А. Ламин, Я.А. Мазовер, В.Ю. Малов, Б.П. Орлов и др.). В большей части этих работ регион. экон. политика и итоги деят-ти сиб. пром-ти в 1950–80-х гг. оценивались как положительные, направленные на комплекс. развитие региона, рац. размещение производит. сил.

Возможность обращения историков в кон. 1980-х гг. к альтернативным ист. материализму методологиям привела к широкому использованию в исслед-ях, посвященных пром.-транспорт. освоению Сибири, теории модернизации, описывающей переход от традиц. об-ва к индустриальному. Термин «индустриализация» фактически применяется лишь для обозначения комплекса политико-экон. мероприятий сов. гос-ва кон. 1920-х – 1-й пол. 1930-х гг. Концепция модернизац. перехода требует подхода к результатам соц.-экон. преобразований 1920–60-х гг. с точки зрения рос. и мировых цивилизац. процессов. В.В. Алексеев, Е.Т. Артемов, М.М. Ефимкин, В.П. Зиновьев, В.А. Ламин, А.И. Тимошенко связывают характерный для Сибири (как и для России в целом) догоняющий тип модернизации и его особенности (доминирующее развитие тяжелой пром-ти и воен.-пром. комплекса, запаздывающая трансформация соц. и полит. общественных сфер, мобилизац. хар-р модернизации, широкое применение принуд. труда) с особенностями ист. развития России, геогр. и климат. условиями Сибири и необходимостью в короткий срок решать задачи по обеспечению безопасности и конкурентоспособности страны. В рамках теории модернизации для периода начиная со 2-й пол. 1950-х гг. выполнены исслед-я Е.Т. Артемова и Е.Г. Водичева, посвященные проблемам формирования и реализации науч.-техн. политики в регионе, анализу причин, не позволивших использовать имевшийся в сер. 1950 х гг. потенциал для перехода к постиндустр. этапу развития.

Одно из основополагающих положений теории модернизации – вариативность способов трансформации – способствовало столь актив. развертыванию в 2000-х гг. исслед-й регион. специфики этих процессов, что можно говорить о формировании отд. историогр. направления. В работах А.А. Долголюка, М.М. Ефимкина, К.И. Зубкова, В.А. Ламина, А.П. Тимошенко, М.В. Шиловского изучается содержание гос. соц.-экон. политики в отношении Сибири, оценивается ее соответствие геополит. обстановке и интересам развития региона, исследуются специфич. для Сибири и Д. Востока формы пром. освоения (создание транспорт. сетей, отрасл. и территориально-производств. комплексов) и способы адаптации мест. и пришлого населения в условиях модернизации. Мн. из сделанных выводов созвучны данной в 1960–80-е гг. зарубеж. исследователями (П. Диббом, В. Конолли, В.Л. Моуром, Э.Дж. Стэнли, Д.С. Хьюитом, Р. Хатчингсом, и др.) характеристике регион. политики рос. гос-ва как зачастую стихийной и бессистемной, определяемой необходимостью отвечать на чрезвыч. обстоятельства. В исслед-ях 1990–2000-х гг., посвященных проблемам вхождения Сибири в рыночную модель хозяйствования, показано, что с изменением направления экон. развития страны статус Сибири как осн. донора России только упрочился. В результате интеграции с экономистами историками закреплен термин «регион ресурсного типа», формирующий единую схему анализа и изучения проблем индустр.-транспорт. освоения территории.

Основой ист. исслед-й, посвященных раб. классу сов. Сибири, стали проведенные на высоком науч. уровне стат. и соц. обследования сер.–кон. 1920-х гг. Первичный анализ полученных данных (динамика числ., распределение по отраслям и группам пром-ти, проф. состав, мат.-быт. положение, перспективы развития) представлен в период. изданиях того периода и Сибирской Советской энциклопедии.

Становление собственно ист. исслед-й произошло в кон. 1950-х – нач. 1960-х гг. в связи с подготовкой фундамент. работ по истории региона. В 1970-х – 1-й пол. 1980-х гг. издана многотомная «История рабочего класса Сибири». Определены осн. количеств. и качеств. характеристики рабочих Сибири и Д. Востока, отд. регионов и отраслей пром-ти, транспорта и стр-ва (М.Р. Акулов, В.В. Алексеев, Ю.А. Васильев, Г.А. Докучаев, М.М. Ефимкин, Д.М. Зольников, В.А. Кадейкин, И.И. Комогорцев, А.С. Московский, В.П. Сафронов, М.М. Шорников и др.), в т. ч. отряда рабочих в нац. р-нах Сибири (М.Н. Балдано, И.К. Беляев, В.В. Бондаренко, З.В. Гоголев, З.Г. Карпенко, Б.М. Митупов, Г.Л. Санжиев, Е.Е. Тармаханов, М.М. Хатылаев и др.). Хронологически исслед-я охватили 1917–80-е гг. Установлены почти на всем протяжении данного периода более высокие, чем в ср. по РСФСР, темпы роста числ. рабочих, их концентрация в тяжелой пром-ти.

Поскольку идеол. конъюнктура требовала подтверждения ведущей роли пролетариата в социалистич. революции, историки в отсутствие обобщающих стат. источников использовали разные методики подсчета числ. отряда рабочих Сибири в годы революции и Гражданской войны. Полученные итоги колеблются от 285 тыс. чел. (В.А. Кадейкин) до 890 тыс. чел. (М.М. Шорников). В работах И.Т. Белимова, Д.М. Зольникова, В.А. Кадейкина, В.П. Сафронова, М.М. Шорникова освещены не только вопросы общей числ. рабочих, но и даны распределения по осн. отраслям и геогр. размещению, охарактеризовано мат.-быт. положение. Существ. рост числ. рабочих Сибири в кон. 1920-х – нач. 1930-х гг. качеств. изменения данной соц. группы в процессе «строительства социализма» определили актуальность проблемы источников пополнения отряда сиб. рабочих. А.С. Московским и В.А. Исуповым показаны осн. тенденции изменений в соц. составе рабочих, их обусловленность доминирующим источником пополнения – крест-вом. Сделан обоснованный вывод о том, что к нач. 1940-х гг. в Сибири на базе форсир. индустриализации сформировался большой регион. отряд рабочих. История сиб. раб. класса в годы Великой Отечественной войны нашла отражение в исслед-х М.Р. Акулова, А.С. Бондаренко, С.С. Букина, Ю.А. Васильева, Г.А. Докучаева, В.С. Ивановой, С.М. Макиевского, И.М. Савицкого, Н.С. Тонаевской, Ю.Г. Шпарога. В них прослежены динамика числ. и состава рабочих, их жизненный уровень, охарактеризованы способы подготовки кадров, рост культурно-техн. уровня, подъем труд. активности.

Проблемами развития сиб. отряда рабочих во 2-й пол. ХХ в. занимались В.В. Алексеев, Л.В. Гребнева, А.А. Долголюк, К.А. Заболотская, З.Г. Карпенко, Н.Н. Киселева, И.И Комогорцев, Н.Г. Чусовитин и др. Наиб. комплексно они представлены в монографии М.М. Ефимкина, в к-рой в тесной связи с анализом демогр. процессов прослежены количеств. и качеств. изменения по регионам Сибири и отраслям, изучены соц.-клас. источники и формы пополнения рабочих Сибири, их проф. структура, динамика материального благосостояния: уровня зарплаты, жилищных условий, потребления прод. и пром. товаров. Показана роль данных факторов в привлечении и закреплении раб. кадров в трудодефицитном Сибирском регионе.

Несмотря на достигнутые сов. И. успехи в реконструкции истории формирования и развития отряда рабочих в сов. Сибири, мн. сюжеты и проблемы оставались за пределами ее внимания как не соответствующие положениям ист. материализма о роли раб. класса в социалистич. об-ве. Вместе с тем часть этих проблем активно обсуждалась в зарубеж. И. 1980-х – нач. 1990-х гг. Общетеор. споры связаны с определением вне марксизма самой сущности данной соц. группы и ее места в сов. об-ве. В связи с этим возник вопрос о способах определения соц. идентичности, что активизировало исслед-я, посвященные проблемам их внутр. стратификации; взаимоотношений между рабочими и властью, между различ. группами рабочих; культурно-ист., гендерным, этнич. аспектам истории рабочих; изучению таких явлений, как традиции, ритуалы, языковые практики и т. п. Среди конкрет. проблем наиболее актуальными являются стахановское движение и раб. активизм как способ конструирования соц. структуры, эксплуатация труда рабочих на сов. предприятиях, трудовые и соц. конфликты, применительно к Сибири – использование принуд. труда.

Несмотря на либерализацию кон. 1980-х – 1990-х гг., только часть этих проблем разрабатывается в регион. И., что связано со спадом интереса к ранее идеологизир. сфере ист. исслед-й. Значит. успехи достигнуты в изучении соц.-быт. и повседневной жизни сиб. рабочих (В.И. Исаев, С.С. Букин). Установлено, что индустриализация осуществлялась путем жесткой эксплуатации. Об этом свидетельствует не только в низкая заработ. плата, но и гос. политика в области потребления, здравоохранения, соц. развития. Большое внимание уделяется проблемам социокультур. адаптации населения Сибири в р-нах интенсив. индустр. освоения, формирования гор. образа жизни (С.С. Букин, А.А. Долголюк, В.И. Исаев, А.П. Тимошенко). Показано, что повышение жизненного уровня сиб. рабочих в 1960-е – нач. 1980-х гг. обеспечило им адаптац. потенциал при вхождении в период соц.-экон. реформ. Роль и положение рабочих Сибири в условиях наступивших системных изменений в России исследуется в работах М.М. Ефимкина.

С.Н. Ушакова


Кооперация. Кооп. движение, быстро прогрессировавшее в Сибири в нач. ХХ в., сразу же стало предметом пристального внимания исследователей. В 1900–10-е гг. маслодел. кооперация, объединявшая высокотоварные молочные хоз-ва и наладившая экспорт масла в Зап. Европу, была рассмотрена в монографиях Н. Макарова А.А. Мурашкинцева, М. Трегубова и др. авторов, к-рые ввели в науч. оборот и систематизировали фактич. материал, отражавший процесс формирования низовой и союзной сети, конкуренцию с частн. предпринимательством, деят-ть иностр. капитала, меры гос. поддержки маслоделия, взаимодействие крест. обществ и кооперации и т. д.

В 1920-е гг. сиб. И. пополнилась работами по осн. видам кооперации: маслодельной, потребительской и кредитной. В результате обобщения богатого соц.-экон. опыта появились комплекс. ист. исслед-я Д.И. Илимского, В.Н. Махова, Н.П. Огановского, охватывающие проблемы наиболее круп. кооп. систем. Они дали представление о формировании кооп. союзов в Сибири и их внешнеэкон. связях, развитии низовой кооп. сети, взаимосвязях кооперации с транспортно-хоз. освоением территории и переселенч. потоками, показали деформирующее воздействие революции и Гражд. войны на хар-р кооп. движения. И.Ф. Степаненко и М.П. Комков определили уд. вес масляной отрасли в структуре вывоза продукции из Сибири, к-рый в 1913 оказался в 2 раза большим, чем добываемого золота. А.М. Королев выявил динамику и уд. вес кооп. заготовок масла, в т. ч. Союза сибирских маслодельных артелей.

В кон. 1920-х гг. значит. работу по систематизации введенного в науч. оборот фактич. материала проделал авт. коллектив Сибирской Советской энциклопедии. 4-й том издания, где сосредоточены статьи о кооперации, не был опубликован. Тем не менее концепция, заложенная в энциклопедии, отражавшая общие методол. принципы сов. школы, оказала большое воздействие на дальнейшие исслед-я, в к-рых игнорировался многообразный хоз. и культур. опыт деят-ти кооперации в дорев. период. Дорев. кооперация по своему соц. составу оценивалась как «кулацкая», зависимая от отеч. и иностр. капитала и развивавшаяся преим. за счет торг. конъюнктуры, товар. дефицита и дороговизны. На этапе Окт. революции и Гражд. войны она квалифицировалась как полит. центр антибольшевист. сил, содействовавших свержению сов. власти. В период нэпа кооперация воспринималась позитивно, т. к. превращалась в массовую орг-цию труд. слоев населения, освобожденных от эксплуатации частн. капитала. Эта концепция заложила неадекватное видение кооперации, выводила из зоны науч. анализа комплекс проблем, связанных с глубокой деформацией кооп. движения в 1920–30-е гг. под воздействием полит. режима.

В 1960–80-е гг. появились работы С.П. Днепровского, Б.В. Иванова, А.А. Николаева, посвященные сиб. кооперации, а также очерки по истории потреб. кооперации. Несмотря на то, что в их основе фактически лежала классово-кооп. концепция, ограничивавшая возможность объективной оценки и интерпретации истории кооп. движения, авторы ввели в науч. оборот большой фактич. материал, раскрыли место и роль кооперации в экономике и соц. структуре Сибири, влияние полит. факторов на организац. стр-во и хоз. деят-ть кооперативов и их союзов. Достаточно полно показана деят-ть кооперации по вытеснению частн. капитала из мелкой пром-ти и торговли в условиях нэпа на основе протекционистской налог. политики гос-ва.

В 1990–2000-е гг. на материалах Сибири были выполнены конкретно-ист. исслед-я, посвященные разным видам сиб. кооперации, к-рые позволили ликвидировать мн. белые пятна и внесли вклад в формирование совр. историогр. концепции. Г.М. Запорожченко раскрыта история гор. и раб. потреб. кооперации, В.А. Ильиных – роль маслодельной кооперации на масляном загот. рынке в период нэпа, В.В. Коноваловым и А.А. Николаевым показана история кустарно-промысл. кооперации. Опубликованы и работы В.К. Алексеевой, А.П. Анашкина, И.А. Корякова, Л.Х. Коряковой, Ю.С. Левашова, Г.М. Малаховой, в к-рых раскрывается история развития потреб. кооперации в отд. регионах Сибири. Опубликованы докум. материалы по истории Закупсбыта – обл. союза союзов потреб. кооперации, и сибирской маслодельной кооперации (1922–30 гг.). В Новосибирске регулярно издаются тематич. сб. науч. статей «Кооперация Сибири».

А.А. Николаев


Крестьянство и сельское хозяйство. Исслед-е особенностей соц.-экон. и полит. развития сиб. доколхозной деревни началось в 1920-е гг. Указ. проблематику в своих статьях и брошюрах затрагивали парт. и сов. работники, специалисты стат., план., с.-х. и иных учреждений. На данном этапе развития И. были сделаны имеющие концептуальный хар-р выводы: об «органическом кризисе» сиб. земледелия, структур. изменениях в с. х. региона, причинах низких темпов развития маслоделия, восстановлении к 1927 отмененной в нач. нэпа гос. монополии на оборот с.-х. продукции.

Дискуссионным являлся вопрос об общей направленности изменения соц. структуры крест-ва. И.Я. Яровой считал тотальным обеднячивание сиб. крестьян. В 1924, по его подсчетам, 70 % из них были бедняками и только ок. 1 % – кулаками. Кулаков в сиб. деревне не нашел и обвиненный в «правом уклоне» П. Парфенов. Сторонники т. н. левой оппозиции на сиб. материале доказывали тезис о продолжении в годы нэпа капиталистич. расслоения крест-ва. В. Дьяков говорил о быстром росте в регионе уд. веса кулачества, капитализации его хоз-ва и дальнейшем обнищании ср. и низш. групп крест-ва. Офиц. точку в дискуссии поставили В. Каврайский и И. Нусинов. Обработав по методике В.С. Немчинова материалы гнездовых динамич. переписей 1927 и 1928 (см. Сельскохозяйственные переписи), они пришли к выводу о том, что центр. фигурой сиб. деревни стал середняк, а ген. тенденцией соц. сдвигов являлось осереднячивание. В то же время уд. вес кулачества в Сибирском кр. существенно превышал средний по стране уровень. Количеств. критерии, к-рые использовали В. Каврайский и И. Нусинов для отнесения крест. хоз-в к той или иной соц. группе, были утверждены Сибкрайкомом ВКП(б).

В кон. 1920-х – нач. 1930-х гг. приоритет. темой работ, затрагивающих положение в сиб. деревне, стал показ «возросшего сопротивления кулачества мероприятиям советской власти», к-рое тесно увязывалось с «вредительством» парт. оппозиционеров. Саботажем со стороны кулаков объяснялось возникновение хлебозаготовит. кризисов 1927/28 и 1928/29. Разгромной критике подверглись получившие ярлык «сибирских кондратьевцев» авторы Перспективного плана развития сельского хозяйства Сибирского края 1926. На том основании, что в нем не ставилась задача коллективизации, их объявили «идеологами» кулачества, а предлагаемый ими переход к травопольной системе земледелия был определен как «диверсия», направленная на срыв соц. стр-ва.

Изучение сов. сиб. деревни было фактически прервано в нач. 1930-х гг. и возобновилось в сер. 1950-х гг. В рамках историогр. этапа, к-рый начался в эти годы и продолжался до кон. 1980-х гг., осн. внимание при освещении истории сов. доколхозной деревни уделялось вопросам становления сов. системы упр-ния, прод. политики гос-ва, клас. борьбы, гос. регулирования аграр. отношений, развития с.-х. произв-ва, кооп. и колхозного стр-ва, соц.-экон. положения крест-ва, его соц. психологии (А.В. Гагарин, Л.М. Горюшкин, В.В. Гришаев, Ю.В. Журов, Л.Д. Ефанов, Б.В. Иванов, А.К. Касьян, И.С. Кузнецов, К.И. Могильницкая, Г.Л. Санжиев, К.Г. Чаптыков, В.И. Шишкин, Э.М. Щагин и др.). Комплекс. анализ соц.-экон. и полит. развития сиб. деревни в 1920-е гг. провели Л.И. Боженко и Н.Я. Гущин.

Для исследователей истории сиб. деревни 1930-х гг. гл. темами стали коллективизация крест. хоз-в, клас. борьба и «раскулачивание», «трудовое перевоспитание» бывш. кулаков, полит. и организационно-хозяйственное укрепление колхозов, техн. реконструкция с. х. и подъем колхозного произв-ва, повышение культур. уровня и мат. благосостояния колхозного крест-ва, укрепление союза раб. класса и крест-ва в процессе соц. стр-ва. Моногр. анализ проблем коллективизации осуществили Н.Я. Гущин, Ю.В. Куперт, Ф.С. Пестриков, П.К. Редькин, И.С. Степичев, В.Г. Чарушин и др. Особенности социалистич. реконструкции деревни в нац. р-нах исследовали М.К. Бударин, В.А. Демидов, З.В. Гоголев, Г.Л. Санжиев, И.П. Эдоков и др. Колхозное стр-во на Д. Востоке осветил Н.П. Шишко. В 1970-е гг. были изданы сб-ки документов по истории коллективизации региона.

Существ. вклад в изучение сиб. крест-ва в годы Великой Отечественной войны внесли В.Т. Анисков, В.Б. Базаржапов, И.И. Кузнецов, М.И. Рейхруд, К.М. Щеголев. Ведущими специалистами по проблемам аграр. развития Сибири в 1950–60-е гг. являлись А.В. Казанцев, К.И. Могильницкая, А.Г. Пушкарев, Ю.Б. Рандалов, Р.С. Русаков, Л.Н. Ульянов. Поступат. развитию аграр. И. содействовала подготовка соотв. томов «Истории Сибири» и «Истории крестьянства Сибири».

Исследователи сов. сиб. деревни в целом следовали официально принятой концепции «социалистического» пути решения аграрно-крест. вопроса. Однако следование офиц. схеме не означало абс. единообразия во взглядах и отсутствия дискуссий. На работу историков влияла полит. конъюнктура: смена парт. лидеров, ослабление или ужесточение идеол. контроля. Наряду с работами, отличающимися ограниченной источниковой базой, ярко выраженным схематизмом и иллюстративным методом доказательства, создавались труды, авторы к-рых демонстрировали более высокие проф. качества. Типичными примерами первых являются монографии Ф.С. Пестрикова и Л.Н. Ульянова, вторых – труды В.Т. Анискова, Л.И. Боженко и Н.Я. Гущина. Доказывая «прогрессивность» колхоз. строя, Н.Я. Гущин, тем не менее, описал осн. параметры с.-х. кризиса нач. 1930-х гг., указал на высокий уровень налогово-податного обложения колхозов и тяжелое мат. положение колхозников. Им была наглядно продемонстрирована дискретность хода коллективизации в Сибири, вскрыты причины «временных отливов» колхоз. движения. Приведенные в его работах стат. и фактич. сведения о масштабах «раскулачивания», «классовой борьбы», допущенных «перегибах», по мнению его оппонентов, представляли собой материал «для антикоммунистов, доказывающих, что Ком. партия вела войну с крестьянством». В.Т. Анисков, опираясь на значит. объем фактич. материала, опроверг устоявшийся тезис о непрерывном росте производительности с. х. региона в годы Великой Отеч. войны, отказался от переноса формулы о коренном переломе в ходе войны на фронте к оценке развития с. х. По его мнению, 1943 год не только не стал переломным для с.-х. произв-ва, но был для него наиболее тяжелым.

Как и в 1920-е гг., спорным являлся вопрос о соц. структуре доколхоз. деревни. При этом ряд участников дискуссии ставил под сомнение официозный тезис сов. И. об осереднячивании сиб. деревни на рубеже 1910–20-х гг. В.Е. Чаплик включал в состав кулачества в 1920 18 % хоз-в и на этом основании делал вывод о том, что соц. сдвиги, происшедшие в среде крестьян Европ. России в 1917–20, не затронули сиб. деревню. Снижение уд. веса крупнопосевных дворов к 1922 он также не считал показателем осереднячивания. По его мнению, кулаки умышленно сократили размеры посев. площадей, сохранив свой производств. потенциал. В.И. Шишкин указывал на разное соотношение между процессами осереднячивания и нивелировки в сиб. и рос. деревне на рубеже 1910–20-х гг. Если в России середнячество прирастало в осн. благодаря хоз. подъему бедноты и батраков, то в Сибири – в результате перехода в эту категорию кулаков, «подрезанных» мероприятиями сов. власти или сознательно сокративших размеры своих хоз-в. Подобная позиция как полностью отрицающая действие в Сибири общерос. закономерностей вызвала жесткую критику сторонников ортодокс. точки зрения, видевших в перегруппировке хоз-в в Сибири в 1917–20 хотя и менее масштабный, чем в европ. части страны, но все же начавшийся процесс осереднячивания. Падение состоятельности сиб. крестьян в 1921–22, хотя и с нек-рыми оговорками, также выдавалось за своеобразное продолжение тенденции к осереднячиванию.

Соц. процессы в сер. 1920-х гг. к.-л. дискуссий не вызывали. Споры возникали лишь при определении границ между группами крест-ва. Положение о превалировании осереднячивания при нек-ром росте полярных групп являлось общепринятым. Едиными были историки и при указании на более высокий, чем в целом по стране и большинству ее р-нов, процент кулачества в Сибири. Разночтения существовали в отношении периода кон. 1920-х гг. Так, Ф.С. Пестриков рассматривал сокращение уд. веса кулацких хоз-в как непрерывный процесс, начавшийся после ХV съезда ВКП(б). В.Е. Чаплик утверждал, что клас. структура деревни, сложившаяся к кон. восстановит. периода, сохранялась вплоть до массовой коллективизации. Н.Я. Гущин указывал на продолжение увеличения уд. веса кулацких хоз-в в 1928.

Опред. разногласия существовали по вопросу о сроках начала коллективизации в Сибири. П.Ф. Янкевич считал, что 1-й период коллективизации в регионе приходился на 1928–29. А.И. Юлина и Ф.С. Пестриков относили переход к массовому колхоз. стр-ву на осень 1929, И.С. Степичев – на 1930. Полемизируя с ними, Н.Я. Гущин сделал вывод о том, что массовая коллективизация в нек-рых зерн. р-нах Сибирского кр. началась в кон. 1929, а в нач. 1930 этот процесс охватил большинство р-нов. «Преувеличением особенностей Сибири, а следовательно, искажением исторического процесса» назвал Н.Я. Гущин утверждение Г.Я. Осиповой о том, что «раскулачивание» в регионе опережало темпы коллективизации.

Изменявшаяся полит. конъюнктура наиболее заметно повлияла на изучение аграр. преобразований, связываемых с именем Н.С. Хрущева. Вышедшие до 1964 публикации следовали офиц. позиции, сформулированной в постановлениях парт. органов и речах парт. лидера. Развитие с.-х. произв-ва оценивалось как непрерывный «крутой» подъем, нач. к-рого было положено в решениях сентябрьского (1953) Пленума ЦК КПСС. После отстранения Н.С. Хрущева от власти исследователи стали придерживаться установок октябрьского (1964) и мартовского (1965) пленумов ЦК КПСС, инкриминировавших прежнему руководителю страны субъективизм и волюнтаризм в практике рук-ва с. х.

Принцип. изменения в И. начались на рубеже 1980–90-х гг. Более доступными стали арх. фонды в Центре и на местах. Началась публикация новых документов, появились аналитич. работы, в к-рых пересматривались традиц. догмы, выдвигались новые концепции. Уже в вышедшем в 1991 5-м томе «Истории крестьянства Сибири» изменилась общая оценка созданного в СССР колхоз. строя и колхозно-кооп. собственности и был сделан вывод об отчуждении тружеников села от земли и средств произв-ва и превращении их в наем. работников как итоге «многолетней практики раскрестьянивания». Входящие в авт. коллектив тома историки, социологи, экономисты (В.Н. Александров, Т.М. Бадалян, Н.Я. Гущин, В.А. Ильиных, В.А. Калмык, З.И. Калугина, И.Б. Карпунина, А.П. Мелентьева, А.А. Николаев, А.А. Носков, К.И. Панкова и др.) в целом объективно проанализировали соц. и экон. процессы в сиб. деревне в 1960–80-е гг. Попытка по-новому осветить историю дальневост. крест-ва в сов. период предпринята в коллект. работе «Крестьянство Дальнего Востока СССР XIX–XX вв.: Очерки истории».

В рамках постсов. этапа развития аграр. И. Сибири внимание мн. исследователей (В.В. Демидов, А.В. Дроздков, В.А. Ильиных, И.В. Павлова, В.Г. Косачев, А.П. Угроватов, Дж. Хьюз, Е.Н. Чернолуцкая и др.) привлекли вопросы реализации хлебозаготовит. политики сов. гос-ва. Большое кол-во работ посвящалось хлебозаготовительному кризису 1927/28 и связанной с его разрешением Сталина И.В. в Сибирь поездке. При этом произошел отказ от концепции «кулацкой хлебной стачки» как первопричины кризиса. Всесторонне исследован генезис урало-сибирского метода хлебозаготовок. В ходе изучения предпосылок возникновения заготовит. кризисов кон. 1920-х гг. выявлены предшествовавшие им кризисы 1924/25 и 1925/26. Хлебозаготовит. политика сов. гос-ва в Сибири в кон. 1920-х гг. детально описана на страницах одноим. хроникально-докум. сборника.

Применительно к периоду 1920-х гг. существ. приращение знаний достигнуто при изучении истории крестьянского движения, гос. регулирования аграр. рынка, с. х., кооперации, налог. политики (Л.В Алексеева, Д.Л. Доржиев, Л.А. Зайцева, В.А. Ильиных, А.А. Николаев, М.Д. Северьянов, А.П. Шекшеев, В.И. Шишкин, Е.Н. Шуранова и др.). Активно разрабатывались проблемы развития дальневост. деревни (Е.А. Лыкова, И.Д. Саначев, С.М. Стасюкевич и др.). Моногр. анализ соц. психологии крестьян-сибиряков осуществил И.С. Кузнецов, к-рый пришел к выводу о том, что результирующая противоборствующих тенденций ее развития в кон. 1920-х гг. состояла в непрерывном нарастании деструктивных процессов. Это выразилось прежде всего в отходе значит. части сел. населения от религии, деформации трудовой этики, нарастании уравнит. устремлений, восприятия стереотипов коммунистич. мифологии. Разрушит. мировоззренческие изменения поддерживались наиболее политически динамичной частью селян (активисты, молодежь). В итоге крест. сопротивление сталинской аграр. революции сверху было заведомо обезглавлено.

Продолжалось изучение соц. структуры доколхоз. деревни. Обратившись к данной теме в рамках нового историогр. этапа, Н.Я. Гущин определил кулачество не как самостоят. класс сел. буржуазии, а как особый слой крест-ва. Соц.-экон. характеристику батрачества дала В.Н. Быстренко. Ориг. концепцию соц. мобильности сиб. крест-ва разработал В.А. Ильиных. По его мнению, в 1917–20 преобладал переход в менее состоят. группы. При этом нет оснований для определения данного процесса как осереднячивания. В сиб. деревне действительно сократилось число зажит. хоз-в, но доля бедноты не только не уменьшилась, но даже увеличилась. Обеднячивание крест-ва, к-рое к 1920 проявилось лишь в нач. форме, значительно усилилось в кон. 1920–22. В 1923–27 доминирующим направлением соц. сдвигов стал переход в более состоят. группы. Значит. увеличился уд. вес ср. слоев за счет уменьшения доли бедноты. Данный процесс можно условно определить как осереднячивание, но лишь относительно нач. 1920-х гг. Сопоставление соц. структуры сиб. крест-ва в 1916 и 1927 показывает, что в сравнении с дореволюционной нэповская деревня не осереднячилась, а нивелировалась на более низком ср. уровне.

Исследователи, обратившиеся к проблеме коллективизации, пришли к выводу о том, что она не имела ничего общего с «ленинским кооперативным планом», мат.-техн. предпосылки для ее проведения к кон. 1920-х гг. созданы не были, а крест. хоз-во не исчерпало возможностей для поступат. развития. В данном контексте осуществлен объективный анализ альтернатив. моделей развития с. х. региона, в т. ч. предлагаемой авторами Перспективного плана 1926, к-рые в своих построениях следовали концепции аграрно-кооп. социализма А.В. Чаянова.

При анализе становления и функционирования колхоз. системы осн. усилия историков были сосредоточены на рассмотрении вопросов экспроприации крест. хоз-в, отнесенных к кулацким, крест. ссылки и др. видов антикрест. репрессий, положения спецпереселенцев, сопротивления крестьян гос-ву, трансформации единоличного крест. хоз-ва, деят-ти чрезвыч. органов упр-ния в деревне, налогово-податной и хлебозаготовит. политики, голода (Н.Я. Гущин, Л.В. Захаровский, В.А. Ильиных, С.А. Красильников, С.А. Папков, И.Е. Плотников, В.С. Познанский, В.М. Самосудов, А.С. Шевляков и др.). Были изданы докум. сб-ки «Спецпереселенцы в Западной Сибири», «Раскулаченные переселенцы на Урале», «Политика раскрестьянивания в Сибири». Детальную реконструкцию хода массовых депортаций осуществил С.А. Красильников. Он выявил и описал неизвестные ранее локал. высылки, определил формы и масштабы трудоиспользования спецпереселенцев, исследовал специфику функционирования т. н. неуставных артелей. Л.И. Проскурина изучила особенности и соц.-экон. последствия коллективизации на Д. Востоке.

Абс. большинство исследователей однозначно оценивают коллективизацию как массовое и не заслуживающее к.-л. оправданий насилие над деревней. В то же время существует и иная позиция. Ряд специалистов, анализирующих историю России ХХ в. в контексте общецивилизац. процессов, полагают, что коллективизация и «ликвидация кулачества как класса» являлись «важной разновидностью модернизации»; коллективизация – это стратег. направление, отеч. формат и метод мобилизации мат. и труд. ресурсов, базовое основание индустриализации. При этом высокая цена отеч. варианта модернизации во мн. стала производной от трад. рос. ментальности и исповедуемых рук-вом страны марксист. догм.

Дискуссионным остается вопрос о времени завершения процесса раскрестьянивания. По мнению Н.Я. Гущина и С.А. Красильникова, ликвидация крест-ва как класса завершилась в 1930-е гг. В.А. Ильиных полагает, что полной ликвидации родовых черт крест-ва в 1930-е гг. не произошло. Раскрестьянивание сиб. деревни завершилось в 1960–70-е гг., когда корен. обр. изменился социокультур. тип сел. жителя.

К истории сиб. деревни в годы Великой Отеч. войны на совр. этапе обратились В.Т. Анисков и А.С. Шевляков, попытавшиеся по-новому расставить акценты при решении проблемы соотношения адм. и патриотических стимулов труда сел. жителей.

Продолжалось изучение реформирования аграр. сектора экономики в постсталинский период. Внимание исследователей было сосредоточено на проведении целин. кампании, изменениях орг.-производств. структуры с. х., политике ликвидации «неперспективных» деревень, развитии ЛПХ (М.В. Алейников, М.Н. Денисевич, В.В. Кузнецов, З.И. Калугина, И.Б. Карпунина, А.П. Мелентьева и др.). Детальный анализ методов и итогов реализации в Зап. Сибири в 1953–64 программ и кампаний по освоению целин. и залеж. земель, внедрению в севообороты посевов кукурузы, развитию жив-ва провел С.Н. Андреенков. Исследователи по-прежнему спорят о результативности целин. кампании. Большинство из них, отмечая положит. стороны освоения целины, в целом придерживаются точки зрения о ее низкой эффективности. В контексте данной дискуссии историогр. значение имеет сделанный С.Н. Андреенковым вывод о низком качестве зерна, собираемого в р-нах освоения целины. В то же время В.И. Казанцев считает, что кампания по вовлечению в с.-х. оборот новых земель принесла ощутимую выгоду всему сов. об-ву, создала базу для дальнейшего роста мат. и духов. уровня нашего народа, а люди, участвовавшие в ней, поистине совершили ист. подвиг.

В.А. Ильиных


Революция 1917 и Гражданская война. Изучение истории революции и Гражд. войны начали современники и участники событий. Мн. исслед-я 1-го пятнадцатилетия содержали элементы мемуаристики и полит. публицистики. На 1-й план сразу вышли сюжеты, связанные с установлением сов. власти и борьбой против контрреволюции. Осуществлены целенаправленный сбор и выборочная публикация воспоминаний участников этих событий. Исследователи стремились отразить ситуацию в отд. городах и регионах, отношение различ. групп населения к полит. событиям. Биогр. материалы освещали исключительно судьбу сторонников большевист. партии и сов. власти. Попытки рассмотреть несов. органы власти и недружеств. большевикам обществ. орг-ции подвергались критике, ист. процесс упрощался и вульгаризировался. Изв. сиб. большевики В. Виленский-Сибиряков, А. Абов, П.С. Парфенов, Б.З. Шумяцкий доказывали, что в Сибири уже весной 1917 произошло повсеместное отделение большевист. орг-ций от социал-демократических, большевизация советов во мн. городах региона опережала этот процесс в Центр. России. Опред. этапом стала книга Б.З. Шумяцкого, в к-рой преувеличена степень влияния большевист. партии в Сибири, уровень ее централизации и зависимости от Центрального комитета. В изображении автора большевики с лета 1917 организованно и сплоченно готовились к передаче власти в Сибири советам.

Исследователями 1920-х гг. Гражд. война подразделялась на 2 этапа – «демократическую» контрреволюцию, когда у власти находились социалисты, и воен. диктатуру. Но при этом подчеркивалось отсутствие принцип. различий между обоими режимами. Антибольшевист. пр-ва представлялись как антинародные. Их деят-ть сводилась к разграблению народ. достояния и террору против населения.

Одной из ключевых задач И. стало изучение партизан. и подпол. движения. Вокруг интерпретации их причин и хар-ра развернулась острая дискуссия. Участник событий эсер Е.Е. Колосов отводил антиколчак. движению в тылу решающую роль в свержении режима. Самой актив. организующей силой он считал эсеров и сплотившихся вокруг них деятелей земской оппозиции, к-рым удалось направить в нужное русло гор. подполье и партизан. активность, вовлечь в сопротивление почти поголовно все крест-во. В. Эльцин полагал, что партизан. борьба связана прежде всего с экон. причинами, в ней участвовала осн. масса зажиточного по рос. меркам ср. крест-ва. Лишившиеся при А.В. Колчаке возможности сбывать с.-х. продукцию крестьяне сплотились в партизан. отряды. Автор отмечал совпадение р-нов товарного с. х. и наибольшей активности партизан. Обе концепции подверглись критике за игнорирование полит. рук-ва партизан. и подпол. движением со стороны большевист. партии и преуменьшение роли беднейшего крест-ва в развертывании партизан. борьбы.

В отрыве от отеч. И. развивалось изучение Гражд. войны на востоке России в трудах эмигрант. историков. Наиболее значимым стало появление 4-томной монографии С.П. Мельгунова «Трагедия адмирала Колчака». История антибольшевист. вооруж. формирований на востоке России в 1918–22 нашла отражение в исслед-ях Б.Б. Филимонова. С уходом из жизни эмигрантов – участников Гражд. войны эмигрант. И. этой темы почти прервалась, но она послужила основой для становления зап. И.

В отеч. ист. науке с сер. 1930-х до нач. 1950-х гг. рев. проблематика почти не затрагивалась. Но в связи с возникновением междунар. угрозы для обороноспособности СССР активизировались исслед-я по воен. проблематике Гражд. войны. В эти годы вышли в свет книги воен. историков Ф.Е. Огородникова, В.Ф. Воробьева, А. Федорова, В.В. Хрулева, Е.А. Болтина и др., в к-рых подробно описывались отд. боевые операции на Вост. фронте. В своей совокупности эти работы воссоздают общую картину воен. действий на Вост. фронте с июня 1918 по дек. 1919. Их узкоспец. хар-р предопределил мин. идеол. ангажированность. В то же время авторов интересовал прежде всего победоносный опыт РККА. Поэтому они не рассматривали события, происходившие в Сибири и на Урале летом–осенью 1918, когда антибольшевист. вооруж. формирования действовали успешно. Слабо изученными оставались и воен.-полит. процессы на Д. Востоке в 1918–22.

В сер. 1950-х – 1960-е гг. появились многочисл. сб-ки документов и мемуаров, освещающие борьбу за власть советов как в Сибири в целом, так и в ее отд. регионах. Документы тщательно подбирались, публиковались с купюрами и изображали период крайне односторонне. Но их появление совпало с расширением проблематики и источниковой базы исслед-й истории революции и Гражд. войны в Сибири. В частн., опубликованы монографии по истории «буржуазных» органов власти в 1917 и их «слому» в ходе борьбы советов за полит. господство (В.Н. Назимок, Е.Н. Бабикова). Стала изучаться деят-ть непролетар. партий – эсеров, меньшевиков, кадетов Сибири. Активно исследовалась история сиб. нац. окраин. Созданы обобщающие труды, посвященные отд. регионам в годы революции и Гражд. войны: Зауралью (П. Рощевский), Алтаю (А.А. Худяков, Д.К. Шелестов) и др.

Но в целом исслед-я все более схематизировались. Обобщающие монографии М.М. Шорникова, В.П. Сафронова претендовали на многоаспектное освещение событий революции и 1-х месяцев сов. власти, а на самом деле сводили ист. процесс к руководящей роли большевиков. За пределами ист.-парт. тематики гл. внимание уделялось выступлениям рабочих и крестьян против Временного пр-ва и установлению раб. контроля на предприятиях. Тем не менее значит. объем новых конкретно-ист. публикаций, выполненных в локал. территор. рамках, позволил в 1986 выпустить комплекс. исслед-е о рев. событиях в регионе («Победа великого Октября в Сибири» под ред. И.М. Разгона). Его осн. концепция вписывалась в общерос. схему революции. В то же время показывались регион. особенности: более позднее, чем в европ. части страны, утверждение сов. власти, низкая орг-ция пролетариата, слабая опора большевиков в сиб. деревне.

Истории возникновения, трансформации и гибели антибольшевист. пр-в посвящены монографии В.В. Гармизы, Г.З. Иоффе, К.В. Гусева, Л.М. Спирина, статьи М.Е. Плотниковой, С.Г. Лившица. Благодаря этим работам в сов. И. окончательно утвердилось представление об антибольшевист. пр-вах как монархических, буржуазно-помещичьих по своим соц.-полит. устремлениям. В рамках этого исслед. направления впервые стали привлекаться документы лагеря контрреволюции, что позволило более достоверно восстановить событийную канву. Наибольшее влияние на последующую И. оказали статьи М.Е. Плотниковой. В них обосновывалась мысль о том, что сиб. эсеры своими необдуманными действиями, стремлением к власти и попустительством силам контрреволюции спровоцировали колчаковский гос. переворот. Г.З. Иоффе показал, что гл. движущей силой в лагере контрреволюции стало авантюрное стремление к власти. Проекты прогрес. реформ имели целью лишь отвлечь трудящихся от понимания существа режима – стремления к реставрации дорев. порядков.

После Великой Отеч. войны существенно больше внимания стало уделяться роли интервенции в событиях на востоке России. Поиск в этом направлении стимулировался холодной войной, а также политико-идеол. интересами. Роль интервентов оценивалась как более значимая, чем внутр. контрреволюции. Исслед-я В.А. Боярского, А.А. Геронимуса, А. Гулыги, С.С. Григорцевича, С. Иванова, А.Х. Клеванского, С.Г. Лившица, А.И. Мельчина, М.И. Светачева преследовали цель доказать зависимость антибольшевист. режимов от иностр. мат. и дип. поддержки. Более того, иностр. гос-ва представлялись инициаторами Гражд. войны в России. При этом авторы активно использовали иноязыч. источники и зарубеж. И., показали противоречия в стане участников интервенции и обосновали мысль о том, что соперничество между интервентами существ. снизило сам эффект иностр. вмешательства и в то же время дестабилизировало ситуацию на востоке России.

В рамках изучения соц.-полит. процессов сиб. ученые пытались привести регион. историю в соответствие с общерос. концепцией Гражд. войны. Для этого предстояло показать, что раб. класс и беднейшее крест-во всегда поддерживали большевиков и сов. власть, а вр. победа контрреволюции обусловлена вр. колебанием ср. крест-ва в сторону контрреволюции. Поэтому при изучении раб. класса и профсоюз. движения внимание обращалось только на забастовки и участие рабочих в деят-ти антиколчак. подполья, всячески подчеркивались связи рабочих с большевиками. Круг этих вопросов был рассмотрен в монографиях В.А. Кадейкина и С.Г. Куцего. Анализируя ситуацию в сиб. деревне, исследователи акцентировали внимание на т. н. восстановлении воен.-полит. союза раб. класса и крест-ва. Речь шла о выяснении рубежа, после к-рого крест-во перешло к открытому противостоянию контрреволюции. Д.К. Шелестов датировал переход крест-ва на сторону советов 2-й пол. 1918. Ю.В. Журов показал, что подобные выводы носят в целом декларативный хар-р и опираются только на единичные факты. С его точки зрения, этот поворот начался в кон. 1918 и завершился летом 1919, антиколчак. борьба носила общекрест. хар-р.

В обобщающих трудах И.Ф. Плотникова, М.И. Стишова, посвященных большевист. подполью и партизан. движению, уровень орг-ции сопротивления антибольшевист. полит. режимам и роль в нем большевиков существ. преувеличивались. Вместе с тем в исслед-ях Н.С. Ларькова, А.Н. Никитина, Ю.В. Журова обращалось внимание на орг-цию упр-ния, идейно-полит. работу и хоз. жизнь в р-нах партизан. восстаний.

В этот период продолжали активно изучаться воен.-полит. аспекты Гражд. войны. Были опубликованы монографии Л.М. Спирина, С.Н. Шишкина, Г.Х. Эйхе, А.И. Крушанова, Б.М. Шерешевского, В.С. Познанского и др., в к-рых воссоздавалась общая картина борьбы сов. вооруж. сил с контрреволюцией на тер. Урала и Сибири во 2-й пол. 1918 и Д. Востока в 1918–22. Этими исслед-ями были в значит. степени заполнены хронол. пробелы в изучении Гражд. войны, характерные для сов. И. предыдущих десятилетий.

К данному периоду относится решение вопроса о причинах поражения Кр. армии в Сибири и на Урале в 1918. По мнению В.С. Познанского, вр. падение сов. власти в Сибири летом 1918 было обусловлено 3 осн. факторами: участием в борьбе против Сов. России держав Антанты и САСШ; позицией ср. крест-ва, не поддержавшего советы в борьбе с белочехами; слабостью сов. вооруж. сил по сравнению с силами противника. Гл. причину неудачи Кр. армии на Урале в 1918 авторы коллект. монографии «Гражданская война и иностранная интервенция на Урале» (1969) усматривали в том, что подготовку в регионе надежных пополнений для Кр. армии не удалось организовать должным образом из-за пассивности, неустойчивости, а в нек-рых случаях и прямой контрреволюционности крест. масс.

В рамках существовавшей традиции в центре внимания авторов находились боевые действия Кр. армии и деят-ть большевиков по орг-ции ее побед. История собственно антибольшевист. вооруж. сил в большинстве работ отражена лишь фрагментарно. Исключение составляет монография Г.Х. Эйхе, в к-рой различ. аспекты воен. стр-ва контррев. пр-в востока России явились предметом спец. рассмотрения. Автор пришел и к нетрадиц. для сов. И. выводу о том, что основу победы над Колчаком создали именно действия регуляр. Кр. армии, без сокрушит. ударов к-рой партизан. и повстанч. движение в Сибири было бы сломлено.

Постсов. период изучения Гражд. войны характеризуется кардинал. сменой проблематики и исслед. подходов. На 2-й план ушли вопросы истории революции 1917, партизан. и подпол. движения. За эти годы почти не появилось работ, в к-рых бы обосновывались принципиально новые оценки этих событий в общесиб. масштабе. Исключение составляет 3-й том «Истории Дальнего Востока» (2003), посвященный периоду революции и Гражд. войны. Вопросы борьбы трудящихся за сов. власть, против контрреволюции также стали периферийными. Осн. внимание сосредоточено на истории антибольшевист. лагеря. При этом историки обратились к багажу, накопленному не только в советской, но и в эмигрант. и зарубеж. И. После переиздания мемуаров лидеров контрреволюции последовало некритичное воспроизв-во во мн. совр. исслед-ях эмигрант. оценок. В итоге осн. часть публикаций отличает методол. эклектика.

Наибольшую активность исследователи проявили в реконструкции и переосмыслении событий соц.-полит. борьбы на востоке России в годы Гражд. войны. Этим вопросам посвящены монографии В.В. Московкина, М.В. Шиловского, Ю.В. Ципкина.

В последние годы в поле зрения историков оказались проблемы гос. стр-ва и внутр. политики антибольшевист. лагеря. Началась публикация законодат. актов и документов, отражающих деят-ть антибольшевист. пр-в. В монографиях С.П. Звягина, А.Я. Малыгина и М.М. Степанова, А.Н. Никитина описывается положение правоохранит. органов белых. А.Н. Никитиным события в лагере вост. контрреволюции рассматриваются с гос.-правовой точки зрения.

Продолжено изучение обществ.-полит. жизни в регионе. Деят-ть сиб. эсеров проанализирована А.В. Добровольским, роль анархистов в событиях Гражд. войны – А.А. Штурбулом. Влияние эсеров и меньшевиков на полит. процессы на Д. Востоке описано в монографии В.Л. Кузьмина и Ю.Н. Ципкина. Активно исследуется участие казачества в Гражд. войне (В.В. Исаев, В.А. Шулдяков, Л.А. Футорянский, Н.А. Савченко). Существенно активизировалось изучение нац. движения в годы революции и Гражд. войны. Сформировалось совершенно новое историогр. направление, обращенное к истории антибольшевист. вооруж. формирований (Е. В. Волков, С.В. Константинов, П.А. Новиков, Д.Г. Симонов).

Совр. историки склонны расширять рамки периода Гражд. войны в Сибири за счет включения в нее антикоммунистич. крест. восстаний 1920–21. Наибольшее влияние на историогр. процесс оказала публикация В.И. Шишкиным неск. сб-ков документов, отразивших причины, ход и методы подавления крест. восстаний, внутр. орг-цию в стане восставших. Значит. кол-во спец. исслед-й посвящено крупнейшему в России Западно-Сибирскому мятежу. Подавляющее большинство авторов рассматривает его как завершающий этап Гражд. войны в Сибири. Нек-рые исследователи вернулись к оценке колчак. переворота как ключевого рубежа в развитии событий Гражд. войны. В монографиях Н.С. Ларькова, Э.И. Черняка, М.В. Шиловского период 1917 – нояб. 1918 рассматривается как внутренне единый, к-рый противопоставляется периоду воен. диктатуры. Вместе с тем данное положение не получило в трудах этих авторов никакого обоснования.

В 1920 – нач. 1930-х гг. активно занимаются исслед-ем участники событий. Большинство авторов опирается на память, материалы период. печати и судеб. процессов над побежденными контрреволюционерами, стат. данные. Арх. материалы используются редко. Появляются 1-е публикации источников, гл. обр. мемуары участников борьбы за сов. власть. Уже в это время осн. усилия сосредоточиваются на анализе сов. стр-ва и борьбы против контрреволюции. В массе публикаций о событиях 1917–20 в Сибири появился ряд работ обобщающего хар-ра с попытками дать целостную картину данных процессов, в т. ч. хроникального жанра (П.С. Парфенов, В.В. Максаков и А.Н. Турунов, Б.З. Шумяцкий, С. Ципкин, А. Шурыгин С. Булыгин). Их отличала идеол. пристрастность, узкие тематич. рамки и схематизм.

Во 2-й пол. 1930-х – нач. 1950-х гг. изучение почти прекратилось.

С сер. 1950-х гг. науч. разработка темы возобновилась. Заметно расширились проблематика, источниковая база. В этот период были опубликованы сб-ки документов и воспоминаний, отражавшие установление сов. власти и партизан. движение в сиб. и дальневост. регионах. Началось изучение лагеря внутр. контрреволюции. Однако приоритет отдавался анализу интервенции. Нередко даже в названиях ист. исслед-й интервенция ставилась на 1-е место, а Гражд. война – на 2-е. Наибольшее внимание уделялось изучению подполья и партизан. движения. Появились обобщающие исслед-я, посвященные революции и Гражд. войне в круп. регионах Урала, Сибири и Д. Востока.

После распада СССР заметно увеличивается кол-во исследований, их источниковая база. Активизируется изучение антибольшевист. движения, в то время как интерес к истории революции и сов. власти ослабевает.

История формирования органов антибольшевист. власти в сов. время нашла отражение в статьях В.Д. Вегмана, М.Е. Плотниковой, монографиях Г.З. Иоффе, В.В. Гармизы.

На совр. этапе общая оценка полит. процессов в Сибири содержится в монографиях М.В. Шиловского, Ю.Н. Ципкина, Н. Перейра и Дж. Смила. Исслед-я стали более специализированными. Публикации и дис. исслед-я посвящены отд. пр-вам или органам власти (И.В. Берсенева, В.В. Журавлев, Ю.Н. Ципкин, М.В. Шиловский), казачьим войскам (В.А. Шулдяков, С.А. Савченко, В.В. Исаев), соц.-экон. политике (Ю.Г. Лончаков, С.В. Расторгуев, В.М. Рынков), отд. аспектам культур. процесса (А.Л. Посадсков, К.А. Чеховских, Е.Г. Михеенков, В.А. Королева). Изучение отд. регионов, начатое ранее (П.А. Рощевский, Б.И. Мухачев), продолжается (Н.А. Скорикова, П.А. Новиков, А.П. Шекшеев).

Традиционно высокий интерес к событиям на нац. окраинах Сибири в 1990-е гг. и в XXI в. даже усилился. Общие работы о нац. отношениях принадлежат В.А. Демидову, Н.И. Наумовой, И.В. Нам. Алтайскому региону посвящены публикации В.А. Демидова, С.Я. Пахаева, Бурятии – Б. Гирченко, Б.Б. Батуева, В.А. Демидова, П.Т. Хаптаева, Якутии – Новгородцева. Не менее активно изучается нац. движение экстерритор. народов, в особенности евреев (Н.И. Наумова, И.В. Нам, С.П. Звягин, Л. Кальмина, немцев (П.П. Вибе) и поляков.

В сов. И. доминировала оценка нац. движения преим. как мелкобуржуазного и реакционного. Наиболее четко она выражена в монографии В.А. Демидова.

Осн. усилия сов. историков были направлены на освещение борьбы за сов. власть и против контрреволюции. И.Ф. Плотниковым, М.И. Стишовым созданы обобщающие труды о большевист. подполье и партизан. движении. При этом уровень орг-ции сопротивления полит. режимам и роль в нем большевиков существенно преувеличивались. Изучался не широкий круг проблем, связанных с историей раб. класса и крест-ва, а их участие в забастовочном и партизан. движении (В.А. Кадейкин, Г.С. Куцый, Ю.В. Журов). Параллельно с общими исслед-ями активно разрабатывались регион. сюжеты: В.А. Кадейкин – в Кузбассе, В.Г. Мирзоев – на Алтае, Г.А. Васильев – в Енисейской губ., В.Н. Дворянов – в Прибайкалье. Обобщающие работы, с одной стороны, базировались на регион. исслед-ях, с др. стороны, задавали схему подачи материала, приводя к тому, что конкретный материал служил иллюстрацией сложившихся оценок.

В постсов. период изучение данного аспекта истории Гражд. войны практически прекратилось. Зато совершенно в ином ключе рассматривается повстанч. движение сиб. крест-ва после восстановления сов. власти в 1920–21. Совр. исследователями опровергнут тезис сов. И. о кулацком хар-ре восстаний и показано, что участниками вооруж. сопротивления стали бывш. партизаны или крестьяне, недовольные не только прод. политикой сов. власти, но и злоупотреблениями при ее проведении. Наиболее детально изучен Западно-Сибирский мятеж. В.И. Шишкин в 3 докум. сб-ках ввел в науч. оборот ключевые документы, отразившие крест. повстанч. движение в Сибири.

В.М. Рынков, Д.Г. Симонов


Партийное строительство. Исслед-е парт.-полит. и организац. деят-ти Ком. партии началось в 1920-е гг., И. этого периода в осн. представлена публикациями в виде статей и брошюр, посвященных вопросам парт. рук-ва советами, профсоюзами и др. массовыми обществ. орг-циями, работе, направленной на борьбу за восстановление народ. хоз-ва, победу колхоз. строя, а также деят-ти мест. парт. орг-ций (М. Гусев, Б. Каврайский, И. Хамармер, В. Кузнецов и др.). Анализируя опыт взаимодействия парт. органов с мест. органами власти, исследователи рассматривали результаты упрощения аппарата, делали вывод о необходимости расширения адм. прав волостных и сел. органов, улучшения их мат. базы и инструктажа (А.А Копяткевич, Д.П. Вележев, Г. Шостак). Появились 1-е работы по истории мест. парт. орг-ций, в к-рых даны количеств. характеристики, изменения качеств. и соц. состава партработников.

Парт. орг-ции последовательно рассматривались как авангард трудящихся масс в социалистич. стр-ве и проведении в жизнь постановлений и решений ЦК партии регион. и мест. органами. При этом реальный механизм реализации диктатуры ВКП(б) оставался не раскрытым, а парт. рук-во обезличивалось. В массе своей работы данного периода повторяли общие тенденциозные положения, не подкрепленные достаточной аргументацией на фактич. архив. материале.

С сер. 1940-х гг. активизируются исслед-я по истории сов. стр-ва, расширяется их тематика. Приоритет. направлением становится изучение сиб. специфики кадровой политики ВКП(б) как важного элемента сложившейся системы упр-ния. Категорич. императивом является при этом позитив. опыт этой политики, а все негатив. моменты остаются за пределами рассмотрения. Механизм утверждения номенклатур. кадров парт. аппарата, как важнейший инструмент ВКП(б) в реализации властных функций, не исследуется. В работах доминируют классич. положения о подборе работников по полит. и деловым признакам, о руководящих кадрах как золотом фонде партии, о смелом выдвижении молодых работников и т. д. (Н.Н. Шаталин, А.К. Колесников, П.И. Котельников). В осн. это науч.-популяр. работы и стенограммы лекций для системы парт. школ.

В 1960–80-е гг. появляются 1-е издания, базирующиеся на солидной источниковой базе. Публикуются очерки по истории краевых и обл. парт. орг-ций, в к-рых содержатся обобщающие данные о их деят-ти, стат. материалы по кадровому корпусу. В работах В.Ф. Василенко, З.В. Кузьминой, С.Р. Ризаева, И.В. Ярошенко поднимаются вопросы подбора, расстановки, подготовки и переподготовки парт.-сов. кадров, орг.-парт. работы. Разрабатываются общие проблемы работы с кадрами. Вместе с тем влияние полит. конъюнктуры не способствовало объектив. рассмотрению кадровых вопросов. Слабо освещались проблемы полит. лидерства, функционирования контрольных органов, институционального положения регион. номенклатуры в сов. полит. системе, распределения властных полномочий между парт. и сов. аппаратами.

В этот период приоритет отдается изучению становления сов. системы упр-ния, деят-ти партии в сферах гос. регулирования аграр. отношений, развития с.-х. произв-ва, борьбы парт. орг-ций за укрепление колхоз. строя, парт. рук-ва социалистич. соревнованием (Боженко Л.И., Гущин Н.Я., Журов Ю.В., Загайнов Е.П., Куперт Ю.В., Пестриков Ф.С.). В центре многочисл. исслед-й – роль партии в создании и становлении советов. В публикациях Ю.С. Левашова, Н.Н. Новикова, В.С. Флерова, В.И. Шишкина, В.Т. Шуклецова получили отражение вопросы организаторской работы Сиббюро ЦК РКП(б), Сибревкома по установлению связей с мест. парткомами и сов. органами. И.А. Молетотов сосредоточился на вопросах «партийного строительства» в Сибирском кр. в 1920-е гг.: на борьбе с оппозицией, работе партии в городе и деревне, расширении сети первич. парт. орг-ций. В монографиях А.Н. Зыкова, М.И. Капустина, М.Г. Семенченко, В.В. Алексеева, А.Е. Погребенко, З.И. Рабецкой, Н.С. Шилова, А.Г. Осипова рассматривалось парт. рук-во развитием отд. отраслей пром-ти Сибири, стр-вом гидроэлектростанций, созданием 3-й металлург. базы страны.

Анализу взаимоотношений парт. и сов. органов власти, кадрового состава, мат.-техн. базы мест. советов посвящены труды В.Г. Истомина, С.Ф. Орлянского, В.М. Гаврилова, С.Г. Овчинникова. В них последовательно проводилась идея о руководящей роли Ком. партии в системе сов. власти, анализировался опыт работы мест. советов. Однако при этом игнорировались такие вопросы, как усиление командно-адм. методов рук-ва, подмена сов. органов партийными.

В 1989–91, когда были сняты идеол. «табу», исследователи обратились к проблемам функционирования партии в изменившихся условиях, анализу причин кризиса КПСС, возможных путей выхода из него. Рассекречивание сведений, менявших сложившиеся взгляды на место и роль КПСС в сов. об-ве, начало переоценки сов. прошлого страны обусловили появление работ, рассматривающих взаимоотношение об-ва и гос-ва. Выходили сб-ки статей и материалов по различ. проблемам перестройки. Но в изучении деят-ти КПСС не было системного анализа, тем более на регион. уровне. Большинство авторов ограничивалось критикой парт. номенклатуры или отд. ее представителей. Появилась литература, посвященная лидерам КПСС (персональная история перестройки).

При всей своей ангажированности зап. наука сделала немало объектив. наблюдений и справедливых оценок природы сов. об-ва и власти. Однако только после распада СССР стало возможным всестороннее и объектив. изучение достижений зап. науки отеч. учеными. На концептуальные положения отеч. исследователей значит. влияние оказали концепция нового класса – сов. бюрократии (Н.А. Бердяева и Л.Д. Троцкого) и теория «нового класса» М. Джиласа, впоследствии развитые М.С. Восленским. Зарубеж. авторы (Дж. Смит, Дж. Уилертон) особое внимание уделяли механизмам кадрового обеспечения элиты, в основе к-рых, по их мнению, изначально лежал антидемократизм, делавший продвижение в элиту практически невозможным без протекционизма и покровительства. Отд. направление в советологии (М. Фейнсод, Л. Чарчворд, Р. Блэкуэлл) связывалось с изучением роли регион. лидеров в процессе принятия полит. решений, утверждения методов упр-ния регионами.

В 1990-е гг. на материалах Сибири были выполнены конкретно-ист. исслед-я, основу к-рых составили новые теоретико-методол. подходы и ранее недоступные источники. В монографии Г.Л. Олеха подробно освещены вопросы формирования и функционирования парт. аппарата в 1920-е гг., дана характеристика парт. чиновничества – его числ., уровень квалификации и матер. обеспечение. Особенности мест. упр-ния в контексте формирования номенклатуры в годы утверждения сталинской власти рассматривала И.В. Павлова. В монографии В.И. Мерцалова на материалах Вост. Сибири показана роль регион. парт. номенклатуры в процессе перестройки упр-ния в 1957–65, выявлены осн. тенденции в работе совнархозов, охарактеризован их кадровый корпус. А.В. Шалак изучил условия жизни и быта руководящих кадров и населения Вост. Сибири в 1940–50-е гг. В трудах А.Б. Коновалова рассмотрены принципы функционирования и комплектования кадрового состава парт. номенклатуры Сибири в 1945–91, ее числ., внутригрупповые отношения, мат.-быт. обеспечение, полит. культура, а также роль регион. парт. лидеров в развитии регионов, стиль их работы и методы рук-ва экономикой.

О.Н. Калинина


Политические репрессии. В кон. 1980-х гг. в И. возникло новое направление, связанное с исслед-ем полит. истории ХХ в. Его осн. выражением стали публикации, посвященные сов. репрес. политике как наиболее характерному признаку сталинского режима. Сиб. тематика изучалась преим. в 3 ракурсах: насильств. коллективизация, лагер. система и репрессии 1937–38. 1-е работы, основанные на докум. материалах, появились в виде популяр. очерков (Ю.А. Якунин, И.И. Николаев, И.П. Ушницкий, М.С. Шангин, В.В. Гришаев, А.И. Шумилов и др.). Многообразие и многоплановость сюжетов, наряду с массой публикаций в период. печати, дали основание рассматривать репрессии 1920–50-х гг. как неисчерпаемую ист. тематику.

В числе первых по данной проблеме вышло в свет небольшое моногр. исслед-е И.Н. Кузнецова («Знать и помнить», 1993). Автором введены в оборот сведения о структуре карат. органов Зап. Сибири 1920–30-х гг., описаны формы судеб. и несудеб. процедуры осуществления репрессий, показана практика депортации крестьян, приведены факты фабрикации нек-рых круп. дел. Вместе с тем отд. положения работы носят схематич. хар-р, мн. важные события и процессы не рассмотрены.

Заметным вкладом в изучение полит. репрессий стали публикации В.И. Шишкина нач. 1990-х гг., посвященные деят-ти Енисейской, Новониколаевской, Тюменской губчека, а также его подробное исслед-е («Красный бандитизм в советской Сибири», 1992). Насыщенную эмпирич. материалом работу представил томский историк В.Н. Уйманов. В книге «Репрессии. Как это было…» (1995) подробно описаны карат. механизмы в Сибири, показаны способы фальсификации нек-рых полит. обвинений, а также отражен взгляд на репрессии той части аппарата НКВД, к-рая сама стала жертвой чистки. Г.Л. Олехом на основе широкого архив. материала нарисован механизм взаимодействия органов ВЧК/ОГПУ с парт. властями на губ. и уезд. уровне в 1-й пол. 1920-х гг., введен в науч. оборот материал о карат. деят-ти полит. полиции в Сибири.

Отд. группу составляют исслед-я по проблеме репрессий против представителей этнич. меньшинств в Сибири. В частн., в книге В.И. Эдокова опубликованы сведения о преследованиях групп алт. (ойрот.) интеллигенции и руководителей Горно-Алтайской АО. Автор монографии описал малоизвестные стороны подготовки и проведения показат. процесса 1934 по делу «буржуазных националистов», ввел в оборот материалы архивно-следств. дел 2-й пол. 1930-х гг. Сталинская политика в отношении нац. меньшинств Сибири охарактеризована в монографиях Л.П. Белковец, посвященных судьбам нем. крест-ва и немцев-спецпереселенцев. Данная тематика стала предметом рассмотрения в монографии А.И. Савина и Д. Брандеса. Авторам удалось проследить эволюцию полит. ксенофобии сталинского рук-ва в отношении немцев, а также восстановить подроб. картину репрессий в ходе операций по «национальным линиям», направленных в период «Большого террора» против считавшихся нелояльными нац. меньшинств. Репрессиям против поляков в Сибири посвящена работа В.Н. Ханевича. На примере небольшого польск. анклава на севере Томской обл. автор показал трагизм положения сел. жителей, подвергшихся преследованию как нацменьшинство. Произведенные им подсчеты свидетельствуют, что в 1937–38 в с. Белосток жертвой репрессий стала подавляющая часть взрослого муж. населения. Репрессии в нац. р-нах Сибири рассмотрены также в монографиях Т.С. Ивановой, М.Г. Степанова.

Еще одну группу составляют исслед-я такого значимого аспекта обществ. жизни, как гос.-церк. отношения в условиях коммунистич. режима, к-рые строились преим. по репрес. схеме. С этой точки зрения заметным достижением в изучении репрес. политики следует признать появление докум. изданий. Всерос. известность получила публикация «Архивы Кремля. Политбюро и церковь 1922–1925» (сост. Н.Н. Покровский, С.Г. Петров. В 2 кн. 1997, 1998), посвященная выработке и проведению парт.-гос. линии на подавление религии и церк. орг-ций в СССР. В частн., в ней освещаются попытка разгрома РПЦ в ходе кампании по изъятию церк. ценностей, судеб. процессы 1922 над духовенством и верующими, подготовка суда над патр. Тихоном. Политика сталинского режима в отношении ряда неортодокс. конфессий в 1920–30-е гг. получила отражение в докум. изданиях, подготовленных А.И. Савиным. В сб. «Советское государство и евангельские церкви Сибири в 1920–1941 гг.» (2004) показаны репрессии в отношении церквей баптистов, евангельских христиан, меннонитов, адвентистов седьмого дня и молокан. В издании «Этноконфессия в советском государстве. Меннониты Сибири в 1920–1980-е гг.» (2006) А.И. Савиным введен в науч. оборот большой массив документов из архивно-следств. дел верующих – жертв репрессий 1930-х гг. Появились также моногр. работы, к-рые рассматривают гос.-церк. отношения в рамках воен. и послевоен. периодов, напр. монография Л.И. Сосковец «Религиозные конфессии Западной Сибири в 40–60-е годы XX века» (2003).

Драм. события 1937–38 освещены омским историком В.М. Самосудовым, алт. писателем и публицистом В.В. Гришаевым. В их работах в науч. оборот введены материалы «троек», предпринята попытка представить цельную картину хода массовых операций в регионах.

Первым опытом создания обобщающего ист. труда о репрессиях 1920–30-х гг. в регионе стала монография С.А. Папкова «Сталинский террор в Сибири. 1928–1941» (1997). В ней дается обшир. материал об истории репрессий, содержится информация о деят-ти чекистов Сибири, но в силу сравнительно небольшого объема тема репрессий данным трудом далеко не исчерпывается. Для С.А. Папкова очевидно, что полит. репрессии представляли собой как метод упр-ния, так и способ «улучшения» соц. состава об-ва. Особую ценность имеют сюжеты о репрес. акциях 1933, сведения о лагер. системе, о кемеровском процессе 1936, цифры репрессий 1937 по Западно-Сибирскому кр./Новосибирской обл.

Интенсивный процесс изучения репрес. политики в Сибири в 1990-е гг. привел к накоплению огромного эмпирич. материала и вместе с тем дал импульс новым исслед. направлениям. Одно из таких направлений связано с растущим интересом к анализу деят-ти сов. репрес. органов и системы правосудия ВЧК–ОГПУ–НКВД, прокуратуры, милиции, судеб. и внесудеб. институтов. В этой связи целый ряд публикаций представил А.Г. Тепляков. В его исслед-ях получили отражение мн. аспекты деят-ти аппарата регион. упр-ний ОГПУ–НКВД, участие их сотрудников в репрес. акциях и кампаниях 1920–40-х гг. Лагер. система 1930–50-х гг. наиболее полно исследована на субрегион. уровне, особенно на материалах Кузбасса и Д. Востока (Л.И. Гвоздкова, О.П. Еланцева).

Важным этапом в изучении полит. репрессий кон. 1930-х гг. стала публикация томскими историками в 2004, 2006 сб-ков документов, к-рые вводят в науч. оборот ранее недоступные исследователям материалы из архива УФСБ по Томской обл. (Конвейер НКВД. Из хроники «Большого террора» на Томской земле; 1937–1938 гг. Операции НКВД. Из хроники «Большого террора» на Томской земле). Фундамент. соц. последствия репрес. политики нашли отражение, в частн., в коллект. работе «Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е гг.)», выпущенной Ин-том истории СО РАН в 2004 под ред. С.А. Красильникова. В ней анализируется положение таких специфич. групп регион. социума, как «лишенцы», «нэпманы», «спецы», ссыльные, спецпереселенцы.

С.А. Папков


Великая Отечественная война. Изучение истории Великой Отеч. войны в сибиреведении началось вскоре после ее окончания. Приоритет. направлением в И. стало рассмотрение формирования сиб. воинских соединений и их ратных подвигов на полях сражений. Однако вышедшие в первые 2 послевоен. десятилетия многочисл. статьи и брошюры отличались узостью эмпирич. базы. Проблемы подготовки и использования людских и мат. резервов на различ. этапах войны ставились лишь в самом общем виде, что не позволило авторам прийти к широким обобщениям и глубоким выводам. Первая попытка разносторонне осветить подготовку боевых резервов на тер. Сибирского военного окр. (СибВО) была предпринята авторами 5-го тома «Истории Сибири» (1969). Эта тема получила развитие в коллект. монографии М.Р. Акулова, В.Т. Анискова, Ю.А. Васильева и И.И. Кузнецова «Подвиг земли богатырской» (1970), в к-рой содержится обобщающий материал о подготовке боевых резервов в сиб. тылу, о роли сиб. соединений и сибиряков в разгроме фашистской Германии. В последующие годы опубликованы книги В.К. Логвинова, И.П. Сенкевича, П.П. Зайцева, З.П. Верховцевой и др., освещающие боевой путь ряда сиб. воинских формирований.

Существ. прогресс в И. был достигнут во 2-й пол. 1960-х – 1970-е гг., когда вышли в свет круп. публикации о создании и развитии сиб. тыла: монография Г.А. Докучаева, обобщающая работа И.И. Кузнецова о роли Вост. Сибири в Великой Отеч. войне, а также книга В.Б. Базаржапова о нац. р-нах Сибири и Д. Востока в воен. годы. Наиболее глубоко изучалась соц.-экон. проблематика. В монографиях Ю.А. Васильева, М.Р. Акулова, Т.Н. Петровой, Г.А. Докучаева исследовалось развитие пром-ти, раб. класса, деят-ть парт. орг-ций в сфере произв-ва и науки. Менее изученными оставались вопросы о вкладе сиб. ученых в создание и укрепление тыла, о функционировании соц.-культур. учреждений, эвакуации культур. ценностей, оказании мат. помощи фронту и р-нам, освобожденным от нем. оккупации. К нач. 1980-х гг. было опубликовано ок. 500 книг и статей, посвященных проблемам индустр. развития и кадрам Сибирского региона в воен. условиях. Изучение данной тематики превратилось в одно из наиболее широко развивающихся направлений в сиб. И.

Итоги актив. исслед. деят-ти нашли отражение в 3-м томе «Истории рабочего класса Сибири» (1984), подготовленном авт. коллективом под рук-вом В.В. Алексеева. На основе имеющейся литературы и новых архив. источников в нем представлена обобщенная картина истории сиб. индустрии и раб. класса, в частн., в период Великой Отеч. войны. Особое внимание уделено факторам, тенденциям и особенностям превращения Сибирского региона в один из важнейших воен.-пром. арсеналов страны. Дана обобщенная характеристика количеств. и качеств. изменений в составе индустр. кадров, их комплектования и производств. обучения, труд. деят-ти. Новые факты и выводы приведены при освещении таких сравнительно полно изученных вопросов, как ратные подвиги сибиряков, их патриот. движения. Рассмотрены проблемы интернац. единства народов Сибири в борьбе с фашизмом. Однако цензур. ограничения и закрытость ряда арх. фондов не позволили в полной мере отразить вклад воен. заводов в дело Победы.

Совр. этап изучения проблем Великой Отеч. войны, начавшийся в 1990-е гг., определяется изменением общей парадигмы ист. исслед-й, существ. расширением источниковой базы в связи с открытием доступа к ранее секрет. материалам. В этих условиях ученые разрабатывают как традиционные, так и новые аспекты воен., экон., соц. истории сиб. тыла. Формирование воинских соединений на тер. СибВО и их вклад в разгром фашистской Германии и ее союзников наиболее полно отражены в трудах В.И. Голикова и И.П. Молочаева. Появились комплекс. работы об отд. р-нах Сибири, в т. ч. Д.Д. Петрова о Якутии в Великой Отеч. войне, Н.П. Шуранова о вкладе Кузбасса в победу над фашизмом. Среди отд. отраслей воен. экономики первоначально наиболее активно изучался ж.-д. транспорт, непосредственно обеспечивавший связь фронта и тыла, что отражено в книге Н.М. Лаптева и др.

Существ. вкладом в И. стали монографии И.М. Савицкого, В.Н. Шумилова, Н.П. Шуранова, коллект. работы «Второй фронт» (3-й т. «Истории промышленности Новосибирска»), «Новосибирский арсенал. 1941–1945 гг.» о создании оборонной пром-ти в Зап. Сибири. Они подготовлены на основе новых, ставших доступными лишь в 1990-е гг. источников, что позволило впервые раскрыть реальный вклад воен. отраслей пром-ти в наращивание боевой мощи Кр. армии. В становлении и развитии воен. экономики большую роль сыграло укрепление связей науки с произв-вом. Эта тема нашла отражение в монографии Т.Н. Осташко. Среди новых аспектов изучения сиб. тыла выделяется соц.-быт. тематика, к-рая рассматривается в работах С.А. Зяблинцевой, А.В. Шалак, серии публикаций С.С. Букина. На основе новых источников, в т. ч. бюджет. обследований раб. семей, объективно показываются тяготы и лишения повседневной жизни в воен. лихолетье.

Корен. перелом в Великой Отеч. войне, ее победоносное завершение, разгром милитаристской Японии привели к быстрому разрастанию в областях и краях Советского Союза огромного подневольного архипелага ГУПВИ – сети лагерей, подчиненных Главному упр-нию по делам военнопленных и интернированных НКВД СССР. Рос. историки начали активно разрабатывать эту тематику лишь в 1990-е гг., когда с нее был снят гриф секретности. Становлению совр. сиб. И. воен. плена как одного из масштаб. последствий Второй мировой войны в значит. степени способствовали работы С.И. Кузнецова о пребывании бывш. солдат и офицеров Квантунской армии в сиб. интернировании. Комплекс. картина содержания яп. военнопленных в лагерях Бурятии и Красноярского кр. представлена в монографиях О.Д. Базарова и М.Н. Спиридонова. Осн. проблемы воен. плена в границах всего Сибирского региона разрабатывались С.С. Букиным и А.А. Долголюком в рамках науч. проекта «Вторая мировая война и судьбы военнопленных в Сибири». Своеобразие проекта заключалось в том, что наряду с изучением сов. политики по отношению к узникам ГУПВИ, их числ. и состава, труда на сиб. предприятиях, лагерного быта, причин и динамики смертности велась работа по поиску мест захоронений, установлению анкет. данных умерших. Назрела реальная возможность подготовки обобщающей монографии о труде и жизни военнопленных различ. национальностей в Сибири.

В целом Вторая мировая война оказала исключительно глубокое и противоречивое воздействие на соц.-экон. развитие Сибирского региона, что еще не нашло достаточно полного отражения в И. и требует проведения новых масштаб. ист. исслед-й. Представляется актуальным изучение предпосылок формирования сиб. тыла. Еще в нач. ХХ в., и особенно в годы Первой мировой войны, высказывались и обсуждались идеи создания в Сибири круп. бастиона оборонной пром-ти. Эти проекты в значит. части были учтены в 1-х сов. пятилетних планах, реализация к-рых непосредственно связывалась с укреплением воен. потенциала вост. р-нов страны.

В годы Великой Отеч. войны в Сибирском регионе произошла своеобразная пром. революция. В сиб. города эвакуировались круп. предприятия из европ. части СССР, мн. из к-рых были флагманами в авиастроении, оптич. и радиотехн. пром-ти, произв-ве боеприпасов и др. отраслях оборон. комплекса, а также НИУ. Вместе с ними прибывали высококвалифицир. рабочие, инженеры, управленцы, ученые. В результате в Сибири, особенно в ее зап. части, не только многократно вырос выпуск продукции, прежде всего воен. назначения, но и появились новые отрасли пром-ти, опирающиеся на последние достижения науч.-техн. прогресса. Изучение пром. революции воен. лет и ее соц.-экон. последствий имеет большое науч. и обществ. значение.

Велика и вместе с тем слабо освещена в ист. литературе роль Сибири в сохранении рос. населения, в то время как здесь нашли приют мн. тысячи эвакуированных и беженцев, различ. рода переселенцев. Не показана подлинная трагичность повседневной жизни в воен. лихолетье. Важно раскрыть не только экон., но и соц.-психол. аспекты адаптации населения к тяжелейшим условиям труда и быта. Особый интерес представляет изучение социализации молодежи, мобилизованной из сел. местности на воен. заводы. Разработка этих и др. соц. проблем открывает возможности для исслед-я тенденций и своеобразия становления индустр.-урбанистич. об-ва в специфич. обстановке воен. лет.

Д.Г. Симонов

Социально-культурная проблематика.


Социальная трансформация региональной интеллигенции. Региональная И. как составная часть отеч. проблемы места и роли рос. интеллигенции в событиях 1917 и послерев. развитии страны формировалась в неск. этапов (1920–50-е гг.; 1960-е – кон. 1980-х гг.; совр. этап). Период 1920–50-х гг. характеризовался тем, что собственно исслед. подходы к анализу поведения и деят-ти интеллигенции в послеокт. годы не сложились как самостоятельные. В целом возобладала точка зрения на интеллигенцию как на «придаток» осн. обществ. классов. Произошло оформление догматич. схемы, жестко выводившей полит. ориентации и поведение тех или иных групп интеллигенции из характеристик их происхождения и соц.-экон. положения. В те же годы офиц. публицистикой и пропагандой был выдвинут ряд др. положений, ставших затем хрестоматийными для сов. И. на мн. последующие десятилетия, – о постепенности перехода большинства «старых» специалистов на платформу сов. власти, о неизбежности сопротивления бурж. верхов интеллигенции новому строю путем вредительства в кон. 1920-х – нач. 1930-х гг., о качеств. превосходстве новой сов. интеллигенции над традиционной, дореволюционной. В сибиреведч. литературе данная проблематика рассматривалась в контексте событий революции и Гражд. войны с позиций учета различ. групп специалистов в расстановке обществ.-полит. сил в борьбе за власть в регионе (публикации В.Д. Вегмана, Б.З. Шумяцкого, П.С. Парфенова и др.).

Собственно же исслед. традиция, основанная на теор. осмыслении проблемы «Октябрь и интеллигенция», вклада интеллигенции в развитие послерев. об-ва с привлечением громадного фактич. материала, ведет свое начало с работ С.А. Федюкина, В.Л. Соскина и др., написанных в 1-й пол. 1960-х гг. В кач-ве самостоят. тематич. направлений выделились исслед-я, в центре к-рых находилось рассмотрение полит. аспектов взаимоотношения власти и интеллигенции, изучение структур. изменений в составе слоя работников умств. труда, исслед-е различ. сторон деят-ти отд. проф. групп специалистов в 1-е двадцатилетие сов. власти. В.Л. Соскиным в цикле публикаций осуществлен новатор. подход к рассмотрению проблемы «власть и интеллигенция», центр. место в к-рой он уделил разработке и реализации парт.-гос. политики в отношении формирования сов. интеллигенции. При его актив. участии уточнена имевшаяся классификация полит. позиций специалистов, определена иерархия и взаимодействие объект. и субъект. факторов, влиявших на дифференциацию во взглядах и поведении интеллигентов рев. эпохи. При характеристике процессов на рос. (сов.) уровне автор активно привлекал сибиреведч. материалы. В совмест. с А.П. Окладниковым публикации В.Л. Соскиным в кон. 1970-х гг. поставлена проблема о соотношении общего и особенного в механизме формирования регион. интеллигенции и периодизации данного процесса в 1917–41. Высказанные в ней положения не утратили своей науч. значимости: регион. особенности развития интеллигенции неотъемлемы от специфики самой регион. истории в масштабах страны (в частн., в период 1918–19); с завершением рев. эпохи данные особенности нивелируются и характерны для всех периферийных регионов страны; известную специфику сохранял механизм консолидации сов. интеллигенции в нац. р-нах Сибири.

В 1970–80-е гг. историками Сибири (Т.Н. Осташко, Л.И. Пыстина, А.Л. Посадсков, Г.Г. Халиулин, И.А. Лутохин, И.И. Осинский, В.Л. Соскин, С.А. Красильников) выпущен ряд моногр. исслед-й, посвященных кадрам специалистов региона рев. и послерев. периодов. Авторы рассматривали проблему либо в контексте полит. процессов и событий в Сибири периода установления и 1-го десятилетия сов. власти, либо делали приоритетным анализ механизмов формирования отд. отрасл. и поселенч. отрядов интеллигенции (учительство, журналисты и писатели, производств.-техн., науч.-пед. кадры и др.). Не выходя за рамки существовавшей в отеч. И. парадигмы описания модели становления и развития сов. интеллигенции, сибиреведы внесли свой вклад в становление ряда перспективных направлений в отеч. интеллигентоведении. В работах С.А. Красильникова, В.Л. Соскина феномен полит. позиций различ. слоев и групп специалистов рассматривался не только как сопутствующий и производный от борьбы ведущих классово-полит. сил, но и обладавший опред. самостоятельностью, динамикой и потенциалом, существенно влиявшими на ход и исход событий 1917–18 в Сибири. А.Л. Посадсков рассмотрел регион. систему печати и книж. дела периода революции и Гражд. войны в контексте противостояния групп интеллигенции, представив в более объект. свете лидеров и идеологов антибольшевист. движения. В работах сибиреведов процесс формирования ряда отрасл. отрядов специалистов получил освещение в новых ракурсах (более рельеф. отражение механизмов преемственности «старых» и «новых» кадров, противоречий и конфликтов в соц. политике парт.-гос. номенклатуры в отношении интеллигенции, причин и масштабов проявления «спецеедства» и т. д.). И.И. Осинский на многообразном эмпирич. материале осуществил квалифицир. компаративное исслед-е становления и эволюции нац. отрядов интеллигенции Сибири. Одним из первых сибиреведов он проделал критический анализ большевист. нац. политики в контексте тех противоречий и издержек, к-рые нанесли этносам региона такие доктринальные действия власти, как пренебрежение и отрицание форм и носителей традиц. этноконфес. культуры корен. народов Сибири.

Тогда же в кач-ве самостоят. исслед. направления оформилось изучение регион. интеллигенции как элемента соц.-клас. структуры предрев. и послерев. периодов (С.А. Красильников, А.Е. Плотников, В.Г. Рыженко и др.). На основании обработки материалов массовых стат. источников (переписи, справочники и др.) были выявлены базовые характеристики (поселенч., проф., демогр. и иные) данной группы в ист. динамике, не утратившие своего науч. значения.

Регион. И. новейшего времени (с 1990-х гг.) несет на себе печать происходящих в стране и сфере науки динамич. перемен. Совр. этап характеризуется экстенсивностью науч. поисков. Происходит резкое наращивание источниковой базы, в науч. оборот вовлекаются документы, относящиеся ранее к секрет. делопроизв-ву центр. и мест. парт.-гос. органов. Традиц. исслед. парадигма, основанная на постулатах марксист. теории места и роли интеллигенции в обществ. развитии, претерпела значит. изменения. Она перестала быть единственной, появились др. подходы, в т. ч. выработанные философами и социологами рус. зарубежья (Н.А. Бердяев, Г.П. Федотов, И.А. Ильин, П.А. Сорокин и др.), зарубеж. историками.

В центре внимания вновь оказалось изучение динамики взаимоотношений власти и интеллигенции в контексте рос. истории с пореформенного периода до наших дней. В большинстве работ совр. исследователей большевист. соц.-культ. политика 1920–30-х гг. представлена в динамике через сочетание 2 тенденций – «мягкой» и «жесткой»; в рамках изучения процессов становления сов. полит. элиты интеллигенция выступает как один из осн. источников ее формирования. По-прежнему наиболее активно разрабатываемой регионал. исследователями остается тематика соц. истории интеллигенции пострев. эпохи, о чем свидетельствуют результаты работы новосиб. школы историков культуры (проведение ряда тематич. конференций, выпуск ряда моногр. работ, сборников статей, серийного докум. науч. издания «Власть и интеллигенция в сибирской провинции» и др.). Новосиб. историкам принадлежит приоритет в науч. постановке и разработке таких сюжетов, как осуществление «жесткой» политики в отношении регион. интеллигенции (дискриминационно-репрес. практики), причины, механизмы и последствия маргинализации групп интеллигенции, трансформация корпоративных ценностей элитных групп специалистов (инженеры, ученые, адвокатура) в 1-й трети ХХ в. На смену прежнему излишне идеологизир. подходу разрабатываются и приходят более сбалансир. исслед. подходы, где жизнедеят-ть интеллигенции изучается в широком контексте взаимодействия «внешних» (соц.-экон., идеолого-полит.) и «внутренних» (статус, мировоззрение, стереотипы поведения, механизмы дифференциации и консолидации и т. д.) по отношению к самой интеллигенции факторов.

Ведутся актив. разработки тем, лежащих на стыке различ. обществ. наук, используются междисциплинар. методы исслед-я. Значит. достижением в данной области является цикл публикаций В.Г. Рыженко о месте и роли интеллигенции в формировании и развитии городов –центров Сибири в 1920-е гг. В них реализован синтез ист.-культуролог. подхода с теор.-методол. разработками совр. урбанистики (городоведения). Предложенная ею исслед. модель позволяет выявить формы и степень участия интеллигенции в создании новых ориентиров в культур. пространстве круп. городов (формирование и закрепление образов и символов регион. и локал. идентичности).

Регион. исслед-я последнего 15-летия также характеризуются расширением предмет. областей истории сиб. интеллигенции. Появились труды, выполненные в широких хронол. рамках, охватывающих значит. и ранее монографически не освоенные периоды истории ХХ в. В книге Н.Я. Артамоновой анализируются процессы формирования и деят-ти интеллигенции на тер. Вост. Сибири с кон. ХIХ до сер. ХХ в. Монографии В.Н. Казарина (Иркутск) и С.Г. Сизова (Омск), посвященные динамике социокультур. и полит. изменений в облике и функциях отрядов творч. интеллигенции (ученые, преподаватели, писатели и др.) Вост. и Зап. Сибири в послевоен. 20-летие (сер. 1940-х – сер. 1960-х гг.). С.Д. Бортникову принадлежит пока единств. круп. работа, в к-рой рассматриваются тенденции соц. развития и проф. деят-ти худ. интеллигенции Сибири в 1960–70-е гг.

Активно пополняется сегмент И., связанный с изучением формирования и эволюции интеллигенции в нац. регионах Сибири. Появились значит. труды, в к-рых соц. развитие данной категории исследуется в широком контексте этнич. истории Якутии (Е.П. Антонов, Н.Н. Дьяконова), Бурятии (К.Ю. Хандархаев, Г.Д. Базарова, Е.Т. Базарова, С.В. Балдано), Хакасии (Н.А. Данькина). Продолжает свои многолетние плодотворные исслед-ния в данной сфере И.И. Осинский. Указ. исслед-я объединяет стремление к осуществлению макс. полной и объективной ист. реконструкции феномена зарождения, становления и развития интеллигенции корен. народов Сибири.


Региональная культурная политика. При изучении динамики культур. процессов в Сибирском регионе в сов. И. приоритет. место занимало исслед-е феномена «культурной революции», под к-рым в марксист. интерпретации подразумевалось создание в нашей стране нового типа культуры – социалистической и формирование типа личности, адекватного новому обществ. строю. Отсюда события рев. и пострев. эпох в сфере культуры трактовались в системе координат клас. борьбы и противостояния 2 культур (сов. и бурж.). Анализ культур. политики выступал в построениях сов. И. системообразующим элементом. Впервые ретроспективное науч. исслед-е практики ее реализации в Сибири в рамках 1-х лет сов. власти провел В.Л. Соскин в своих фундамент. монографиях 1965 и 1972. В них содержался глубокий анализ культур. событий и процессов в регионе под влиянием действия экстремальных соц.-полит. факторов. Сделанные в них выводы и оценки (о сохранении и воспроизв-ве культур. институтов и практик в условиях радикал. трансформаций, о значении и влиянии идеологии и политики на преобразования в духов. сфере, о роли гос-ва как регулятора культур. механизмов при утверждении сов. строя и др.) были новаторскими для своего времени и сохраняют свою историогр. ценность.

В 1980-е гг. новосиб. школой историков культуры был предложен новый теор.-методол. подход к анализу соц.-культ. процессов, в основу к-рого положен адаптированный к условиям конкретно-ист. изучения инструментарий общенауч. систем. подхода. В центр ист.-культур. исслед-я выдвинулись понятия «культурный потенциал» и «социальный институт», операционализация к-рых позволила перевести на более высокий уровень регион. работы, анализировавшие механизмы разработки и практики реализации сов. культур. политики, в т. ч. применительно к сферам науки, образования, худ. и массовой культуры, чему посвящены труды В.Л. Соскина, Е.Г. Водичева, Е.Т. Артемова, М.Г. Шуряк и др.

С.А. Красильников


Наука и высшее образование в Сибири. Вплоть до кон. 1950-х гг. работы по истории науки и высш. образования в Сибири находились на периферии ист. исслед-й. Ист. работы, посвященные развитию науки в Сибирском регионе и изданные в 1920-х – сер. 1950-х гг., представляли собой немногочисл. и фрагментар. публикации, не отражающие процесс формирования и развития науч. потенциала в Сибири в целом и его специфич. особенности. Во 2-й пол. 1920-х гг. традиц. форма историко-науч. исслед-й – это статьи, посвященные юбилейным датам в жизни и деят-ти известных ученых, науч. обществ и учреждений. В эти годы появляются и 1-е издания, написанные в жанре очерков и базирующиеся на солидной источниковой базе. К ним могут быть отнесены работы о развитии науки в 2 круп. центрах образования и науки в Сибири – Омске (1930) и Томске (1928). В дальнейшем на протяжении почти 30 лет история науки в регионе не вызывала явного интереса со стороны проф. историков.

Ситуация изменилась лишь в кон. 1950-х гг. В 1957 было принято решение о формировании крупнейшего науч. центра на востоке страны – Сибирского отделения АН СССР. Это событие, радикально изменив облик региона, до этого «не избалованного» вниманием «большой науки», вызвало резкий рост внимания к процессам развития науки на востоке СССР. В центре проблемного поля оказались сюжеты, связанные с созданием и развитием акад. комплекса в Сибири. Однако ист.-науч. исслед-я выходили за рамки истории акад. науки, охватывая как др. сегменты орг-ции науч. исслед-й и высш. проф. образования в регионе, так и более ранние периоды сов. истории.

Интерес исследователей (Ф.Н. Кузнецов, Л.Л. Корнилов, В.Л. Соскин, неск. позднее – В.А. Миндолин, Л.Г. Баландина) оказался сосредоточен на особенностях науч. стр-ва в регионе и создания регион. сегмента высш. проф. образования в период после окончания Гражд. войны. В ряде публикаций этих авторов освещались проблемы реформирования высш. школы, формирования новой структуры орг-ции исслед-й в регионе, история науч. экспедиций. Наиболее весомые обобщения, характеризующие регион. проекции формирующейся сов. политики в области науки и высш. проф. образования, содержатся в работах В.Л. Соскина, в т. ч. в его моногр. исслед-ях, вышедших уже в кон. 1980-х – нач. 2000-х гг. («Сибирь. Революция. Наука» (1989), «Высшее образование и наука в Советской России: первое десятилетие (1917–1927 гг.) (2000), и др.).

Истории «советизации» науч. работников Сибири и развитию в регионе высш. проф. образования в 1930-х гг. посвящены исслед-я Л.Г. Баландиной, А.А. Елфимова, А.А. Калиновской. Значит. часть из них выполнена в жанре ист.-парт. исслед-й со свойственными ему нюансами и акцентами. Сюжетам, связанным с развитием отд. отраслей науки в годы 1-х сов. пятилеток, посвящены вышедшие в 1960–70-х гг. работы А.А. Запорожченко, А.А. Калиновской, Е.Ф. Курочкиной. Выходили очерковые работы по истории отд. вузов Сибири – Иркутского и Томского ун-тов, Омского мединститута, Алтайского сельхозинститута и др., авторами к-рых были работники соотв. вузов и представители ист. сообществ этих городов.

Относительно немного внимания уделялось развитию науки и высш. образования в регионе в 1-е послевоен. десятилетие. Эти сюжеты нашли отражение в работах Л.Л. Корнилова, а затем – Л.И. Пыстиной. Проблемы подготовки кадров для системы науки и высш. проф. образования в различ. ист. периоды отражены в статьях, монографиях и диссертациях З.И. Рабецкой, Г.С. Шумихина, Ю.Н. Яблокова, В.П. Яговкина, большая часть из к-рых также выполнена как ист.-парт. исслед-я.

В 1970–80-х гг. центр исслед-й по истории науки Сибири переместился в Новосибирск. В Ин-те истории, филологии и философии СО АН СССР сформировался коллектив специалистов в области соц. истории науки в Сибири, была разработана и практически применена соотв. методология. В поле зрения представителей этого исслед. направления оказались различ. сюжеты истории науки в Сибири в XX в. Опред. внимание уделялось проблемам обществ. форм орг-ции науки, в т. ч. инж. сообщества региона (Л.И Пыстина). Анализу политики, ориентир. на науч. обеспечение процессов индустриализации, формированию сети отрасл. науч. учреждений Сибири в годы 1-х сов. пятилеток и соц. последствий этого процесса посвящен ряд работ С.А. Красильникова.

Долгое время в И. не существовало обобщающих работ, характеризующих процессы мобилизации сиб. науки на нужды обороны в годы Второй мировой войны. Эта лакуна частично оказалась закрытой после публикации монографии Т.Н. Осташко «Наука и ученые в годы Великой Отечественной войны» (2002).

Однако осн. фокус ист.-науч. исслед-й был ориентирован на проблемы становления и развития структур акад. науки. История становления действовавшего в 1944–59 Западно-Сибирского филиала АН СССР – первого по времени создания круп. стационар. акад. учреждения в Сибири – нашла освещение в работах Н.А. Дедюшиной, Е.Т. Артемова, Н.А. Куперштох, В.А. Ламина. В ряде публикаций Е.Т. Артемов и Е.Г. Водичева «филиализация» науки на востоке России представлена как внутренне цельный и единый процесс, имеющий общую для всех вост. регионов (Урал, Сибирь и Д. Восток) логику развития.

Событием в И. стала публикация в 1977 под ред. акад. А.П. Окладникова сб. статей «Академия наук и Сибирь. (1917–1957 гг.)». Это издание стало успешно завершившимся экспериментом по объединению усилий проф. историков и известных специалистов в области естеств. наук при анализе процесса формирования и науч. потенциала региона и становления отд. отраслей науки в Сибири.

Осн. массив ист.-науч. исслед-й все же был посвящен сюжетам, связанным с формированием и развитием акад. комплекса в Сибири. Фактически основоположниками И. развития акад. науки в Сибири стали организаторы и крупнейшие ученые СО АН СССР/РАН, прежде всего сам акад. М.А. Лаврентьев. Одними из 1-х ист. работ, посвященных феномену СО АН СССР, стали исслед-я И.А. Молетотова и А.И. Щербакова, а также коллект. труд «Новосибирский научный центр», вышедший под ред. Г.С. Мигиренко (1962). Вопросам формирования и развития сети науч. учреждений СО АН СССР посвящены исслед-я Е.Т. Артемова, в т. ч. его монография «Формирование и развитие сети научных учреждений АН СССР в Сибири. 1944–1980 гг.» (1990). Создание системы подготовки кадров высш. науч. квалификации и динамика кадрового потенциала акад. учреждений Сибири в наукометрич. аспекте реконструированы в коллект. монографии А.В. Романова, Л.А. Андросовой и А.Ф. Фелингера (1979) и в работах С.А. Красильникова, а в историческом – в работах Н.А. Куперштох. Проблемы формирования механизмов продвижения науч. разработок СО АН СССР в реальный сектор экономики в ист. динамике освещены в работах В.А. Ламина и С.С. Малетина. История СО АН СССР в контексте междунар. науч. коммуникаций представлена в монографии Е.Г. Водичева (1990). Ист. детали образования и стр-ва крупнейшего в СО АН СССР Новосибирского научного центра нашли отражение в работах И.С. Кузнецова. Новосибирскому Академгородку как уникальному в сов. истории науки социокультур. феномену посвящено вышедшее в 1997 на англ. яз. моногр. исслед-е изв. историка науки из США Пола Джозефсона (Paul R. Josephson. New Atlantis Revisited. Akademgorodok, the Siberian City of Science).

Юбилейные даты, связанные с годовщиной принятия решений о формировании акад. комплекса в Сибири и отд. входящих в его состав науч. центров, послужили стимулом для подготовки и публикации науч.-информ. и докум. изданий, таких как «Академия наук СССР. Сибирское отделение. Хроника. 1957–1982» (1982), «Академия наук СССР. Сибирское отделение. Персональный состав. 1957–1982» (1982), «Российская академия наук. Сибирское отделение. Персональный состав. 1957–2007» (2007), «Академическая наука в Восточной Сибири (к 50-летию Иркутского научного центра СО РАН)» (1997), «Региональные научные центры СО РАН» (2007, автор – Н.А. Куперштох), «Рождение Академгородка. 1957–1964. Документальная летопись» (2006, авт. и сост. И.С. Кузнецов) и др., а также акад. публикации сб. документов из фондов крупнейших архивохранилищ страны «Сибирское отделение Российской академии наук. Создание. 1957–1961 годы» (2007).

Историогр. массив собственно ист. исслед-й, посвященных комплексу акад. учреждений в Сибири, дополняется значит. кол-вом публицистич. работ (З.М. Ибрагимова, Н.А. Притвиц, Р.К. Нотман и др.), а также работ мемуар. и очеркового хар-ра, авторство к-рых принадлежит ведущим ученым и организаторам науки и их ближайшим коллегам. Крупнейшими сборниками такого рода являются издания «Век Лаврентьева» (2000) и «Эпоха Коптюга» (2001), а также сборники материалов, посвященных деят-ти отд. ученых и истории формирования и развития науч. учреждений СО РАН.

Итогом ист. реконструкции развития акад. науки в Сибири стала коллект. работа новосиб. исследователей Е.Г. Водичева, С.А. Красильникова, В.А. Ламина, Л.Б. Ус и М.Ю. Черевикиной «Российская академия наук. Сибирское отделение. Исторический очерк», вышедшая в 2007 под ред. акад. Н.Л. Добрецова и чл.-кор. РАН В.А. Ламина к 50-летнему юбилею СО РАН. В работе в очерковой форме представлена деят-ть АН на востоке страны с нач. XVIII в. до современности, показана ее роль в обеспечении науч.-образоват. и соц.-экон. развития Сибири.

Следует отметить, что в последние годы И. науки на востоке России пополнилась рядом содержат. публикаций, посвященных истории учреждений АН в сопредельном с Сибирью Уральском регионе (вышедшие под ред. акад. В.В. Алексеева сб. документов «Рубежи созидания. К 70-летию академической науки на Урале» (2002) и коллект. издание «Академическая наука Урала» (2007)). Эти работы в своем единстве позволяют целостно представить процессы формирования и развития акад. науки на востоке страны.

В кон. 1970-х – нач. 2000-х гг. в поле зрения историков науки оказывались и др. сюжеты, связанные с историей науки в Сибири в XX в. Это проблемы орг-ции аграр. науки (Т.Н. Осташко, Г.В. Шойдина), развития сети отрасл. науч. учреждений (А.П. Воробьев), орг-ции и упр-ния наукой в регионе (Л.А. Вишняковой), науч. деят-ти в вузах Сибири (Н.П. Коробкова) и др. Получила освещение история орг-ции науки и высш. образования в нац. р-нах Сибири (монография Ю.И. Ермолаевой «Якутская комплексная экспедиция 1925–1930 гг. Развитие науки в Якутии» (2001) и ее докт. дис., работы В.Н. Антипина, В.Н. Еремеева, А.К. Софронова и др.), а также развитие организац. форм науки, история высш. школы, проблемы подготовки науч. кадров в регионах Д. Востока (Н.Н. Бареткина, Е.В. Васильева, А.П. Деревянко, Л.А. Курилова и др.). Однако эти сюжеты оказывались в тени историогр. массива, посвященного вопросам формирования и развития крупнейшего в стране регион. акад. комплекса с центром в Новосибирске.

В 1990-х гг. расширились масштабы исслед-й томских историков высш. образования и науки, выразившиеся в подготовке моногр. и науч.-справ. работ по истории томских вузов, Сибирского физико-технического ин-та, истории старейших в Сибири томских науч. школ. Новаторской попыткой стала подготовка опубликованной в 2003 в Барнауле «Энциклопедии образования в Западной Сибири». Вместе с тем в совр. И. по-прежнему ощущается дефицит работ, комплексно характеризующих процесс разработки и реализации регион. науч.-образоват. политики, а также формирования и развития науч.образоват. потенциала региона на протяжении длительного ист. периода и охватывающих различ. сегменты науки высш. проф. образования. Попытки подобных обобщений представлены в моногр. исслед-ях Е.Г. Водичева «Путь на Восток: формирование и развитие научного потенциала Сибири. Середина 1950-х – 1960-е гг.» (1994) и В.Н. Казарина «Образование, наука и интеллигенция в Восточной Сибири (вторая половина 1940-х – середина 1960-х гг.)» (1998), однако они явно не исчерпывают проблемное поле исслед-й в области истории науки и высш. образования на востоке страны.

Лит.: Историография советской Сибири (1917–1945 гг.). Новосибирск, 1968; Плотникова М.Е. Советская историография Гражданской войны в Сибири (1919 – первая половина 1930-х годов). Томск, 1974; Историография крестьянства советской Сибири. Новосибирск, 1976; Историография культуры и интеллигенции советской Сибири. Новосибирск, 1978; Анисков В.Т. Подвиг советского крестьянства в Великой Отечественной войне: Историографический очерк. М., 1979; Историография Сибири (советский период). Новосибирск, 1980; Гущин Н.Я., Московский А.С., Соскин В.Л. Историография Сибири (советский период). Новосибирск, 1980; Рабочий класс Сибири в дооктябрьский период. Новосибирск, 1982; Рабочий класс Сибири в период строительства социализма (1917–1937 гг.). Новосибирск, 1982; Крестьянство Сибири в период строительства социализма (1917–1937 гг.). Новосибирск, 1983; Рабочий класс Сибири в период упрочения и развития социализма. Новосибирск, 1984; Историография рабочего класса Дальнего Востока СССР. Владивосток, 1985; Крестьянство Сибири в период упрочения и развития социализма. Новосибирск, 1985; Волченко А.Л., Московский А.С. Очерки историографии рабочего класса Сибири. 1917–1937 гг. Новосибирск, 1986; Рабочий класс Сибири, 1961–1980 гг. Новосибирск, 1986; Гущин Н.Я., Жданов В.А. Критика буржуазных концепций истории советской сибирской деревни. Новосибирск, 1987; Крестьянство и сельское хозяйство Сибири. 1960–1980-е гг. Новосибирск, 1991; Соскин В.Л. Современная историография советской интеллигенции России. Новосибирск, 1996; Немчинова Т.А. Современная историография белого движения в Сибири. Улан-Удэ, 2002; Николаев А.А. Основные виды кооперации в России: историко-теоретический очерк. Новосибирск, 2007.

Е.Г. Водичев

Персональные инструменты
Пространства имён

Варианты
Действия
Навигация
Инструменты